Тирмен

Два очень похожих человека. Две бойцовые собаки.

Их разделяло полтора десятка лет и тонна жизненного опыта.

– Типа гуляем? – Тимур спросил еле слышно, но верткий отступил на шаг. – Со мной гуляй, пацан. Я добрый…

Верткий оказался не из трусливых. Он снова подпрыгнул, желая опробовать на Тимуре свой коронный прием. В последний момент Тимур отступил вбок, пропуская бьющую ногу мимо, ухватил верткого правой рукой за волосы, левой – за штанину на бедре и присел на корточки. Правда, перед тем как присесть, добрый шустрик саданул малолетку коленом в промежность.

Лицо Тимура дергал нервный тик.

– Зашибись, в натуре! – одобрил Вовик, любуясь, как юниор корчится на асфальте. – У нас в райцентре… Даня, мне их мочить или пускай живут?

– Пускай… живут…

Вовик расстроился:

– Ну ты, блин, мать Тереза! Кого ж мочить, если не этих жабонов? Ладно, пацан сказал, пацан ответил. Тимыч, ты его совсем без яиц оставил или как? Дерни, проверь…

Ствол таял, теряя четкость очертаний. Цилиндр дульного тормоза, оптический прицел… Таяли лес, листья, фотографии, горячее небо без единого облачка в синеве. Адмирал Канарис стоял рядом, вплотную, заглядывая Даньке в глаза, как если бы спешил поймать тень исчезающего леса. Лицо психа было невероятно напряженным, почти разумным. «Что там? – без слов спрашивал Адмирал, не надеясь на ответ. – Как там? Ты ведь знаешь, ты видел… Как там, а?» И Данька не знал, что сказать сумасшедшему.

Возле бетонного бордюра, отделявшего двор от улицы, приплясывала цыганская девчонка. Совсем маленькая соплюшка, закутанная в пеструю шаль. Поверх шали на девчонке сверкало монисто: гроздь разных монеток. Одна монетка висела в центре, отдельно, на длинном шнурочке.

Гривенник.

Старый, еще советский.

– Тебя подвезти?

– Что? А-а… да, подвезите.

– Домой?

– Что? Да, домой.

Цыганочка звонко рассмеялась и припустила вслед за табором, уходящим в небо.

Скользкое, стылое небо марта.

4

– Чайник – баловство. – Борис Григорьевич, хмуря брови, глядел в темное окошко. – Настоящий чифирь не на воде варится, а на талом снегу. В котелок кладут, на костер ставят. В банке стеклянной тоже годится, если в бараке. Приятно смотреть, как оседают чаинки. Успокаивает.

– Убедили. – Старик ловко подхватил чайник, присвистнувший от обиды, пододвинул ближе заранее приготовленный заварничек. – Рецептом поделитесь?

Пить решили именно чай. Иного в маленькой каморке тирщика и не было, кроме бутылки коньяка «Белый аист», спрятанной в глубинах допотопного сейфа. Но о спиртном никто и не заикнулся.

Бородатый не торопясь встал, повел широкими плечами.

– Лучше сам заварю. А рецепт чифиря… Тут главное – настрой, кураж. И еще опыт, конечно. Все остальное – проще пареной репы. Семь ложек чая с верхом на полторы кружки, варить десять минут. Возможны варианты. Их, думаю, под тысячу.

В этот мартовский вечер Зинченко, сам того не зная, резко повысил цену своих акций в глазах скромного тирщика. Не стал возмущаться, спорить, переспрашивать. Подчинился сразу – зашел в тир, присел на колченогий табурет в каморке. Безропотно достал мобильник и позвонил госпоже Калинецкой, велев ей носу не показывать из дому. Выслушал длинный монолог (ушастая собиралась в гости), повторил запрет, затем опять, слегка повысив голос, для верности перезвонил ее шоферу.

Ждал – терпеливо, не показывая виду.

Он и раньше заслужил высокий балл, попав в виртуальный клуб тирмена Кондратьева. На «минус второй», правда, спускался, но стрелял редко, большей частью поддерживая нужную компанию. А когда Петр Леонидович спросил, отчего так, без удовольствия, Зинченко сплюнул на бетонный пол, припечатав: «Западло!»

Старик тоже не спешил. Суетиться опасно, когда рядом гуляет Великая Дама.

Наконец тяжелые подстаканники были водружены на стол. Легкий пар; едва заметный, но приятный чайный дух… Ветеран-заварничек очень старался.

– Борис Григорьевич, – вполголоса начал Петр Леонидович. – Некоторое время назад вы изволили выразиться в том смысле, что моя система вашей не помеха. Что мы вполне можем существовать, не мешая друг другу. А порой и помогая.

Бородатый молча кивнул. Старик не спутал, он так и сказал: «система».

Ушастая подруга предпочла бы термин «каморра».

– У каждой… э-э… системы есть собственные методы. Позвольте мне не раскрывать свои. Только выводы. Имею основания предположить, что этим вечером ряду людей грозит серьезная опасность. Вам в том числе. Но в первую очередь вашим близким. Поэтому я попросил бы вас никуда не уезжать, подождать охрану. А заодно позаботьтесь о Любови Васильевне. Что поможет, не уверен, но большего сделать не в силах.