Колесо судьбы

— Сейчас приду.

Она схватила с кресла смятые джинсы, натянула и побежала к телефону, застегивая по дороге.

— Алло?

— Что, черт побери, ты делаешь? Развлекаешься на четырнадцатом этаже с каким-нибудь парнишкой? Я уже целый час торчу здесь, Тэн.

Ее натренированное ухо уловило его раздражение и то, что он пьян. Уж она-то хорошо его знала.

— Прости, пожалуйста. Я была у себя, читала. И вообще, я думала, что это мама.

— Тебе не повезло.

Его голос звучал необычно серьезно.

— Ты в Нью-Йорке? — Тана улыбалась, она была счастлива слышать его голос.

— Да-а.

— Я думала, ты до следующего месяца не вернешься.

— Я и не вернулся. Я приехал повидать своего дядю. По всей видимости, он решил, что ему нужна моя помощь.

— Какого дядю? — Тана была в недоумении: Гарри никогда о нем раньше не говорил.

— Мой Дядюшка Сэм. Помнишь, тот, на плакатах, в нелепом красно-синем костюме, с длинной седой бородой?

Нет, он явно напился, и Тана рассмеялась было, но смех тут же замер на ее губах. Он не шутил. О господи…

— Какого дьявола, что ты имеешь в виду?

— Меня призвали, Тэн.

— О, черт.

Она закрыла глаза. Да, повсюду только и было слышно: Вьетнам… Вьетнам… У каждого было свое мнение по этому поводу… Задать им как следует… Держаться от этого подальше… Вспомните, что произошло с французами… Давай, вперед!.. Сиди дома… Жесткие меры… Война… Невозможно было разобраться в том, что происходит, но, что бы это ни было, ничего хорошего оно не сулило.

— На кой черт ты приехал сюда? Почему ты не остался у себя?

— Не хотел. Отец даже предложил отмазать меня, если сможет, в чем я сомневаюсь: есть все-таки что-то, чего даже его деньги не купят. Но это не в моем духе, Тэн. Не знаю, может быть, втайне я хотел попасть туда и быть хоть чуточку полезным.

— Придурок. Господи, да ты даже хуже. Тебя могут убить. Хоть это ты понимаешь? Гарри, возвращайся во Францию, — она уже кричала на него, кричала на Гарри в Нью-Йорке, стоя в коридоре. — Почему, черт побери, тебе не поехать в Канаду или не прострелить себе ногу… сделать что-нибудь, не участвовать в этом. Сейчас ведь 1964-й, а не 1941 год. Не будь таким благородным, ничего в этом нет благородного, ты, задница. Возвращайся. — Глаза ее наполнились слезами, она боялась спросить о том, что хотела узнать. Но надо. Она должна знать. — Куда тебя посылают?

— В Сан-Франциско. (Сердце ее сжалось.) Сначала туда. Часов на пять. Хочешь встретить меня в аэропорту, Тэн? Пообедаем или что-нибудь еще придумаем. Мне нужно в какой-то Форт-Орд к десяти вечера, а я прилетаю в три. Мне сказали, что от Сан-Франциско туда часа два езды… — Его голос затих, оба они думали об одном и том же.

— И что потом? — внезапно охрипшим голосом спросила Тана.

— Полагаю, Вьетнам. Чудненько, а?

Она вдруг почувствовала раздражение.

— Ничего в этом чудненького, ты, тупоумный сукин сын. Надо было тебе идти со мной учиться на адвоката. Но ты вместо этого захотел порезвиться и обнюхать все бордели Франции. А теперь нате вам, пожалуйста, отправляешься во Вьетнам, чтобы тебе отстрелили яйца…

По щекам ее катились слезы, и никто в холле не осмеливался пройти мимо нее.

— Однако у тебя это звучит завлекательно.

— Болван.

— Ну, и что еще новенького? Ты еще не влюбилась?

— Как будто у меня есть время. Я только и делаю, что читаю. Когда прилетает твой самолет?

— Завтра в три.

— Я приеду.

— Спасибо.

Его голос опять зазвучал по-юношески, а когда Тана увидела его на следующий день, он показался ей бледным и усталым, уже не выглядел так хорошо, как в июне, и этот его краткий визит прошел нервно и натянуто. Она не знала, что с ним делать. Но пять часов — это не слишком много. Сначала она привезла его к себе в Беркли, потом они поехали в Чайнатаун^[4] пообедать, немного погуляли, и Гарри все время посматривал на часы. Ему надо было успеть на автобус. Он решил не брать такси до Форт-Орда, но это сокращало время, которое можно было провести вместе. Они не смеялись так, как бывало, оба были расстроены.

— Гарри, почему ты это делаешь? Ты мог бы откупиться.

— Это не по мне, Тэн. Уж это ты должна понимать. И, может быть, в глубине души я думаю, что поступаю правильно. Есть, видимо, во мне какой-то патриотизм, о котором я и не подозревал.

Сердце Таны упало.

— Ради бога, никакой это не патриотизм. Это не наша война, — ее ужаснуло, что, вероятно, был какой-то выход, а он его не использовал. Он показал себя с той стороны, которая ей была неведома. Беспечный Гарри повзрослел, и теперь она видела в нем мужчину, прежде ей незнакомого. Упрямого и сильного. И хотя то, что он собирался сделать, страшило его, было ясно: он знает, чего хочет.

---

4 Китайский квартал.