НеВозможно

Хозяин дома помог усадить его в машину. Лайам мгновенно отключился, и Саша повезла его домой. Разбудить его возле дома не удалось, и она оставила его спать в машине. В семь утра она проснулась оттого, что он пробрался к ней под бок. В девять она поднялась, а Лайам еще не проспался. Он спустился только к полудню, да и то надел темные очки и все причитал, что солнце очень яркое. Саша молча сидела на кухне с газетой, а Лайам налил себе кружку кофе. Потом подошел и сел рядом, и ей ничего не оставалось, как оторваться от газеты и поздороваться. Голос у нее был холоднее льда.

– Вот это я понимаю, повеселились… – произнес Лайам как ни в чем не бывало. Саша пристально на него посмотрела. – Я, кажется, перебрал – судя по раскалывающейся голове. – Он хохотнул. Саша молча смотрела на него.

– Что я вчера натворил? – осторожно спросил он. Он мало что помнил о вчерашнем вечере. Зато Саша помнила все в мельчайших подробностях.

– Много чего, – ответила она и перечислила все его «подвиги». Не забыла и о том, как он лапал ее и пустил псу под хвост всю их конспирацию. – Но больше всего мне, конечно, понравилась выходка с лошадью. Ты был неподражаем и испугал коня, изображал из себя ковбоя и вопил во все горло. – Саша едва сдерживалась, чтобы не расплакаться от обиды. А Лайам, оказывается, тоже был обижен. Он не желал выслушивать нотации. Он взрослый человек, имеет право вести себя так, как ему хочется. Об этом он ей и заявил. Сказал, что слишком долго был паинькой, а время от времени ему надо выпускать пар.

– Я тебе говорил, Саша, я предупреждал! Ты не имеешь права накидывать на меня узду. На меня всю жизнь родня наезжала, а теперь и ты туда же. Каждому человеку нужно иногда встряхнуться. И что с того, если я дал себе развлечься? – Он все-таки оправдывался, чувствовал себя виноватым и от этого еще сильнее злился.

– Ты меня опозорил, – заявила Саша, глядя ему в лицо. Все шло так хорошо, а он взял и снова перевел стрелку в сторону «невозможно». Саша искренне хотела быть с Лайамом, хотела радоваться его успехам, гордиться им. Она была готова представить его как своего близкого друга своим знакомым. Но если он по-прежнему считает возможным выкидывать такие номера, не считаясь с ней, вряд ли у них что-нибудь получится. – Если ты так будешь себя вести, я с тобой больше никуда не смогу показаться. Тебе наплевать на свою репутацию, но я не позволю тебе позорить меня.

– Ты говоришь в точности как мой отец, не собираюсь от тебя это выслушивать, – воинственно объявил Лайам. – Собственно, что произошло?! Ну выпил я немного лишнего.

– Ты выпил много лишнего. И сделал все, чтобы те, кому мало-мальски есть до этого дело, убедились, что мы любовники.

– меня твоя конспирация вот где!

За месяц в Нью-Йорке от их тайны мало что осталось. Бернар знал и до этого. Теперь знает Марси. Знает Татьяна. Знает Ксавье. И еще бог знает сколько человек догадываются. Пока Лайам держался прилично, Саша была готова обнародовать их отношения. Но сейчас…

– Тогда веди себя как взрослый человек, и не нужна будет конспирация.

– Если бы ты меня любила, ты бы не боялась, что об этом все узнают. – Он говорил тоном обиженного ребенка.

– Я тебя люблю, но не позволю тебе выставлять меня на посмешище. Мне и так непросто из-за разницы в возрасте. Мне надо время, чтобы свыкнуться. А тебе – чтобы подрасти.

– Ради бога, Саша! Ну, сколько можно! Забудь об этом! И я уже давно вырос. Я художник, вольная птица. Меня не удастся выдрессировать, как цирковую собачку, чтобы производить впечатление на твоих друзей и в угоду твоей доченьке. Или ты любишь меня как есть, или не любишь.

– Так вот оно в чем дело! В Татьяне? Лайам, пройдет время, и она опомнится. Она считает, я предала ее отца, а она его боготворила. И узнать о наших отношениях было для нее ударом. А твои выкрутасы вряд ли помогут кого-либо убедить, что они жизнеспособны. И меньше всего – меня.

Не говоря ни слова, Лайам вышел из кухни и хлопнул дверью. В окно Саша видела, как он направился к пляжу. Настроение у обоих было хуже некуда. Вчерашний вечер вспоминался как кошмар. А хуже всего было то, что завтра они возвращаются в Европу, она – в Париж, он – в Лондон. Если последний день они проведут в ссоре, то времени на наведение мостов уже не останется.

Когда вечером они выехали в город, Лайам продолжал дуться. Дома он отказался от ужина – пробурчал, что не голоден. Саша все равно приготовила спагетти, и Лайам все же сел за стол.