35  

Нобору испытал радость оттого, что поразивший других недуг не коснулся его, но тут же содрогнулся при мысли о призрачной хрупкости своего нечаянного везения. По какой-то невероятной милости ему до сих пор удавалось избежать зла. Между тем его повседневная жизнь была хрупкой словно молодой месяц. С таким же успехом можно взять билет на самолет, который вдруг окажется неисправным. И что тогда? В один миг все может с треском лопнуть! Однажды мир разом натянет на Нобору удушливую смирительную рубашку. Этот день не за горами… При мысли об этом Нобору почувствовал, как в нем закипает бешеная злость.

Главарь, повернувшись к Нобору заиндевевшей на холоде щекой и стараясь не смотреть на него, глядел на едва заметные в просветах контейнеров клубы серого дыма и облаков над морем, хмурил аккуратно подбритые серповидные брови. Мелкими и блестящими острыми передними зубами он покусывал красную подкладку кожаных перчаток.

Глава 5

Отношение к нему матери изменилось. Она стала ласковее, каждую свободную минуту старалась заботиться о Нобору. Явный знак того, что что-то в их жизни произойдет, что-то такое, с чем Нобору будет сложно примириться.

Как-то вечером, когда Нобору, пожелав спокойной ночи, собирался подняться к себе в комнату, мать пошла за ним.

— Ключ, ключ, — гремела она брелоком.

В этих ее словах Нобору почудилась опасность. Идти за ним, иногда по-доброму, иногда с мрачным выражением, и запирать дверь снаружи было ежевечерним ритуалом, однако еще ни разу мать не повторяла при этом: «Ключ, ключ».

В этот момент Рюдзи, одетый в бордовую клетчатую пижаму, поднял глаза от книги «Практика управления магазином» и с видом «ах, я случайно это услышал» окликнул Фусако по имени.

— Да? — обернулась она с середины лестницы, и Нобору покоробила приторность ее голоса.

— Может, прекратим запирать его на ключ с сегодняшнего дня? Нобору уже не ребенок, должен знать, что можно делать, а что нельзя. Верно, Нобору?

Его голос раскатисто гремел в гостиной. Нобору молча замер в темноте на вершине лестницы, блестя глазами словно загнанный зверек.

Фусако не стала упрекать Нобору за невежливое молчание, с легкостью сохраняя на лице выражение масляной ласки.

— Вот и хорошо. Ты ведь рад?

Она отвела Нобору в комнату, сверила с расписанием приготовленные на завтра учебники, убедилась, что карандаши остро заточены. Домашнее задание по математике сделал Рюдзи. Мать еще немного походила по комнате, проверь, как Нобору раздевается ко сну, при этом силуэт ее казался слишком легким, а движения чересчур плавными, как если бы она танцевала в воде. Наконец, пожелав спокойной ночи, мать удалилась. В тот вечер он не услышал звука поворачиваемого в замке ключа, с которым так сроднился за долгое время.


Оставшись один, Нобору ощутил беспокойно. Он видел их спектакль насквозь. Но от этого было не легче.

Рюдзи расставил заячий капкан. Он явно ожидал, что страх зайца, оказавшегося в родной норе, пройдет и его сменит чувство покоя, ведь его никто не запирал, он сам оказался здесь, по собственной воле, а значит, бояться нечего. Причудливый капкан, угодив в который заяц перестает быть зайцем.

Нобору дрожал от тревоги в незапертой комнате, соединив уголки воротника пижамы. Они занялись воспитанием. Страшным разрушительным воспитанием. Вынужденным «развитием» мальчика, которому скоро исполнится четырнадцать. Пользуясь лексикой Главаря, вынужденным «гниением». Нобору гнал от себя безумную мысль: нельзя ли, находясь в комнате, как-нибудь запереться снаружи?


В другой раз, вернувшись из школы, Нобору застал мать и Рюдзи в вечерних нарядах — они сказали, что поведут его в кино, Нобору здорово обрадовался — в кинотеатре шел новый приключенческий фильм, который он давно мечтал посмотреть.

После сеанса они отправились в китайский квартал и поужинали втроем в двухэтажном ресторане с крошечными кабинетами с сиденьями на полу. Нобору понравилась еда, но больше всего его восхитил заставленный тарелками круглый вращающийся стол.

Когда вынесли последнее блюдо, Рюдзи глазами подал Фусако знак. При этом у нее сделался такой вид, будто ей, и так раскрасневшейся от небольшого количества лао[37], не помешало бы принять еще чашечку для храбрости.

Еще ни разу в жизни взрослые не оказывали Нобору столько внимания и не демонстрировали перед ним такого стеснения. Видимо, это какой-то взрослый ритуал. Нобору знал наперед, что они ему скажут, и испытывал полное спокойствие. Однако мать и Рюдзи по ту сторону стола, для которых сердце Нобору было чем-то вроде раненого несмышленого хилого птенца, представляли собой грандиозное зрелище. Они выглядели так, словно выложили птенца на тарелку, взъерошенного и такого хрупкого, что, кажется, он сломается от одного прикосновения, и теперь размышляли, как бы съесть его сердце и при этом не сделать ему больно.


  35  
×
×