Вся la vie

   Мы сидели с новой няней на кухне и обсуждали, как построить учебный процесс, чтобы Васе понравилось. Через пять минут разговор свелся к воспоминаниям.

   – Моя учительница била перстнем. Таким огромным. Она отбивала им такт и, если я сбивалась, лупила им же по пальцам, – говорила я.

   – А меня нотами били, – подхватывала ня-ня. – А сейчас что-нибудь помнишь?

   Самое ужасное, что помню. Я, правда, испугалась, когда спустя пятнадцать лет после окончания школы подошла в гостях к инструменту и заиграла «Подснежник» из «Времен года» Чайковского. Свое выпускное произведение.

   – А «молоточки» и «яблочки» будем делать? – спросила няня-концертмейстер.

   – Нет! – чуть ли не закричала я.

   Все было как вчера. Евда вцеплялась в мой палец, поднимала и вбивала, вдалбливала его в крышку инструмента. Это «молоточки». Мне казалось, что она рано или поздно вывихнет мне палец. «Яблочком» нужно было держать кисть. Если кисть падала, я получала по рукам. Перстнем, который она перед уроком переворачивала камнем внутрь.

   Однажды Евда сняла перстень и забыла его на стопке нот. Лилька, которая тоже получала по пальцам регулярно, схватила украшение и нацарапала им на крышке пианино: «Евда – дура». Дело в том, что накануне мы увидели сына Евды с другой девочкой из нашей музыкалки. Девочка, по нашему с Лилькой мнению, была страшной и толстой. Перстень, как оказалось, отлично царапал не только наши руки в кровь, но и краску. Мы с Лилькой после этого помирились, решили бросить сына Евды и еще долго ходили счастливыми, хотя дома получили по мозгам и я, и она – наши родители должны были скинуться на новый инструмент.

   – А если Вася откажется? – спрашивает мой муж. – Куда денем синтезатор?

   Я понимаю, что ему не денег жалко, а ребенка.

 Дядя Ося, тетя Лариса и «доктор софт»

Сдача анализов – эта такая вещь, которая откладывается в подсознании с раннего детства. Я, например, помню, как у меня в детстве брали кровь из пальца. То есть я помню грибок с ежиком, нарисованные на стене поликлиники. Длинная очередь, и мы с мамой за тетенькой в красном берете. Однажды мы пропустили очередь, и пришлось вставать заново – коварная тетенька, пока мы ходили в туалет, сняла берет и мы ее не узнали. А она сделала вид, что не узнала нас, и не призналась, что мы – за ней. Еще помню, как мама вывернула наизнанку свой белый югославский плащ и прошла в кабинет. Как будто она врач. Положила на стол медсестры прихваченную из дома шоколадку, и меня вызвали без очереди. Я убежала из поликлиники, заливаясь слезами. Потому что было нечестно идти без очереди. Потому что это была моя шоколадка. Потому что очередь мою маму, несмотря на камуфляж, «вычислила» и обругала «спекулянткой».

   Помню школьный позор, когда нужно было принести кал на яйцеглист в спичечном коробке, обернутом в бумажку, а на бумажке написать имя, фамилию и класс. Все это хозяйство перетянуть резинкой. У нас в доме то не было коробка, то резинки, то мама неразборчиво писала мою фамилию. Помню, как школьная медсестра поднимала меня перед всем классом и, потряхивая стеклянной двухлитровой банкой – единственной тарой, до которой додумалась моя мама, – вопрошала:

   – Это твое?

   Я молчала и не признавалась.

   – Вот как надо приносить! – Медсестра совала мне в нос коробок моего одноклассника Женьки Сидорова. Красиво обернутый и перетянутый черной медицинской резинкой, а не нитками красного цвета, которыми моя мамуля примотала бумажку к двухлитровой банке.

   Мочу я вообще никогда не могла сдать с первого раза. Опять же из-за мамы. Мама бежала в поликлинику уже с трехлитровой банкой – банки в отличие от спичечных коробков у нас водились в избытке благодаря бабушке, которая присылала из южного города, где она жила, компоты. Поскольку было раннее зимнее утро и мама спешила на работу, то под ноги она не смотрела. На подходе к поликлинике она поскользнулась и рухнула. Банка разбилась. На следующее утро с новой банкой мама опять побежала в поликлинику. Добралась благополучно. Но споткнулась о порожек и влетела в тележку, на которой стояли многочисленные баночки с чужими анализами. Она разбила не только нашу банку, но и перевернула тележку. Самое ужасное, что она скрылась с места преступления, оставив в залитом мочой кабинете пять рублей – компенсацию за нанесенный ущерб.