Прекрасная незнакомка

Она медленно подошла к лестнице, бросив взгляд на дверь кабинета. У нее не было желания прощаться с отцом еще раз. Он высказал ей все, что считал нужным, и Рафаэлла не сомневалась, что он непременно явится в Санта-Эухению. Она не собиралась обрушиваться на него с проклятиями за то, что он уже сделал или грозился сделать. Но отец не имел права вмешиваться в их отношения с Алексом. И хотя она не собиралась ругаться с ним, она не оставит Алекса. Она спустилась вниз, надела маленькую шляпку с вуалью и обнаружила, что ее чемоданы никто и не думал вынимать из багажника, а шофер поджидал ее у дверей. Собственный отец выставил ее за дверь, но она так разозлилась, что ей было на вес наплевать. Всю жизнь он обращался с ней как с вещью, частью обстановки или недвижимостью. Но теперь она не позволит ему распоряжаться ее жизнью.

Глава 24

А в Сан-Франциско как раз в то самое время, когда Рафаэлла ехала обратно в парижский аэропорт, в доме Алекса прозвучал странный телефонный звонок. Он смотрел на свои руки, лежащие на столе, и ломал голову над тем, что этот звонок мог означать. Он определенно имел отношение к Рафаэлле, но больше Алекс ничего не мог к этому добавить. С тяжелым сердцем он ждал назначенного часа. В пять минут десятого ему позвонил секретарь Джона Генри и попросил зайти к нему сегодня утром, если он свободен. Секретарь сообщил только, что мистер Филипс желает обсудить с ним личный вопрос особой важности. Дальнейших объяснений не последовало, да Алекс и не спрашивал ни о чем. Как только их разъединили, он немедленно попытался связаться с конгрессменом Вилард. Но ее не оказалось на месте, и ответа искать было больше негде. Придется потерпеть пару часов до встречи с Джоном Генри. Старик, конечно, напуган сплетнями о нем и Рафаэлле и собирается потребовать, чтобы они прервали отношения. Не исключено, что он уже имел беседу с Рафаэллой, но она решила ничего не рассказывать Алексу. Возможно, он даже договорился с ее семьей, чтобы ее задержали в Испании. Алекс чувствовал, что надвигается что-то ужасное, и только благодаря преклонным годам Джона Генри и очевидной важности дела он не решился отказаться от встречи. Но он бы предпочел на нее не идти. Обо всем этом Алекс думал, паркуя машину на другой стороне улицы.

Он медленно перешел ее и остановился у тяжелой дубовой двери, которую видел издалека множество раз. Он позвонил, и через минуту перед ним появился дворецкий с непроницаемым лицом. На секунду Алексу показалось, что все слуги в доме осведомлены о том, какое преступление он совершил, и осуждают его. Он ждал наказания, точно мальчишка, наворовавший яблок в чужом саду, – но нет, все было гораздо серьезнее. Если бы не усилие воли, то у него задрожали бы руки. Но Алекс понимал, что надеяться ему не на что. Он был обязан предстать перед Джоном Генри Филипсом, чего бы этот старый человек ни пожелал ему сказать или сделать.

Дворецкий привел Алекса в парадный зал, откуда слуга проводил его наверх. Через анфиладу комнат на половине Джона Генри навстречу Алексу вышел немолодой уже человек и поблагодарил за то, что тот сразу согласился прийти. Он представился как секретарь мистера Филипса, и Алекс узнал голос, который звучал сегодня утром в трубке.

– Спасибо, что согласились прийти вот так сразу. Вообще-то это не похоже на мистера Генри. Вот уже несколько лет он никого не приглашает к себе домой. Я догадываюсь, что это неотложное личное дело, и он очень надеется на вашу помощь. Алекс снова почувствовал тревогу.

– Да-да, конечно. – Он с ужасом осознал, что бормочет какие-то глупости, чтобы поддержать разговор, и был уже близок к обмороку, когда сиделка пригласила их войти. – Мистер Филипс серьезно болен?

Это был глупый вопрос, ведь Рафаэлла рассказывала ему об этом, но он совсем лишился присутствия духа, стоя под дверью в спальню Джона Генри, в ее доме. По этим комнатам она проходила каждый день. В этом доме она каждое утро завтракала, вернувшись из его спальни, где они любили друг друга.

– Мистер Гейл… – Сиделка отворила дверь, и секретарь вошел в спальню.

Алекс секунду поколебался и шагнул к двери, чувствуя себя преступником, добровольно идущим на казнь. Но он сумел взять себя в руки. Он не опозорит Рафаэллу, и раз уж не струсил и вошел в этот дом, то не ударит в грязь лицом. Полчаса назад он переоделся в темный костюм, который купил в Лондоне, надел белую рубашку и галстук от Диора. Но это не прибавило ему уверенности, когда он переступил порог и взглянул на тощую фигуру, лежащую на старинной массивной кровати.