Прекрасная незнакомка

Закончив книгу, Рафаэлла снова стала возвращаться мыслями к прошедшему лету. Временами она почти ненавидела своего отца и боялась, что никогда не сможет простить ему его слов. Правда, он слегка смягчился, когда она позвонила ему из Санта-Эухении и сообщила, что постарается все уладить дома, в Сан-Франциско. Отец заявил, что хвалить ее не за что, она только исполняет свой долг, и что она причинила ему боль тем, что так упорно противилась его воле, ведь ей следовало самой обуздать свои страсти. Он подчеркнул, что она разочаровала его, и не один раз, и даже более мягкие увещевания матери не освободили ее от чувства полного поражения.

Это чувство преследовало Рафаэллу до самой осени, так что она даже отказалась провести с матерью несколько дней в Нью-Йорке, где та должна была остановиться проездом в Бразилию. Рафаэлла не считала, что обязана ехать в Нью-Йорк, чтобы повидаться с матерью. Она должна быть около Джона Генри и отныне не покинет его до последней минуты. Как знать, не стала ли его кончина ближе, пока она металась между двумя домами? И было бы пустой затеей уверять ее, что, если бы смерть его можно было ускорить, Джон Генри радовался бы этому больше всех. Теперь Рафаэлла не оставляла мужа почти ни на минуту.

Мать немного обиделась на Рафаэллу за отказ приехать в Нью-Йорк и поинтересовалась, не держит ли она зла на отца за то, что произошло между ними в июле. Но в ответном письме Рафаэллы не слышалось обиды, однако оно было сухим и уклончивым. Алехандра дала себе слово непременно позвонить дочери из Нью-Йорка, но в суматохе встреч с сестрами, кузинами, племянницами, из-за беготни по магазинам и разницы во времени ей так и не удалось созвониться с Рафаэллой.

Но для той это не имело значения. Она не желала разговаривать ни с отцом, ни с матерью и решила про себя, что не поедет в Европу, пока будет жив Джон Генри. А его жизнь протекала как в замедленном кино; целыми днями он спал, отказывался от еды и прямо на глазах становился все слабее. Врач сказал, что все это вполне естественно для человека его лет, перенесшего несколько ударов. Было даже удивительно, что его голова работала так же хорошо, как раньше. С горькой иронией Рафаэлла думала, что именно сейчас, когда она целиком посвятила себя мужу, его состояние стало ухудшаться. Но врач заверял, что ему может стать лучше и после нескольких месяцев ухудшения он еще может снова ожить. Рафаэлла, как могла, старалась развлечь старика и даже начала готовить своими руками изысканные блюда в надежде соблазнить его хотя бы попробовать. Такая жизнь кому угодно показалась бы кошмаром, но не Рафаэлле. Отказавшись от единственного дела, которое ее интересовало, и расставшись с двумя любимыми людьми, ей стало безразлично, на что уходит ее жизнь.

Ноябрь ничем не отличался от предыдущих месяцев, а в декабре она получила письмо от нью-йоркского издательства. Там были в восторге от ее книги. В письме выражалось удивление, что у нее нет своего агента, и предлагалось две тысячи долларов в качестве аванса за книгу, которую издательство обещало проиллюстрировать и издать следующим летом. В первую минуту Рафаэлла остолбенела, а потом, впервые за долгое время, расплылась в улыбке. Легко, как школьница, она взбежала вверх по лестнице, чтобы показать письмо Джону Генри. Когда она вошла, он спал в кресле, подложив ладонь под щеку, и тихо посапывал. Она смотрела на него, чувствуя себя совершенно одинокой. Ей так хотелось ему обо всем рассказать, а ведь больше у нее никого не было. Рафаэллу кольнула знакомая боль при мысли об Алексе. Но она поспешила отогнать ее, говоря себе, что он уже давно нашел ей замену, что Мэнди счастлива, а Алекс, возможно, уже женат или помолвлен. А в следующем году у него родится ребенок. Она поступила правильно по отношению ко всем, чья судьба не была ей безразлична.

Рафаэлла спустилась вниз с письмом в руках. Она вдруг осознала, что Джон Генри ничего не знает о ее книге и страшно удивится, услышав эту новость. Маме тоже не было до этого дела, и у Рафаэллы не было желания сообщать об этом отцу. Итак, поделиться было не с кем. Она села и стала писать ответ издателю, поблагодарив за аванс, который приняла, и потом удивлялась сама на себя. Это был бестолковый, эгоистичный поступок, и она уже сожалела о том, что отправила шофера с письмом на почту. Она уже так привыкла во всем себе отказывать, что даже такая скромная радость казалась чем-то из ряда вон выходящим.

Сердясь на себя за собственную глупость, Рафаэлла попросила, чтобы ее отвезли на побережье, пока Джон Генри спал после обеда. Ей хотелось лишь глотнуть свежего воздуха, подставить лицо морскому ветру, посмотреть на гуляющих детей, собак, хоть ненадолго вырваться из душной атмосферы особняка. Она вспомнила, что Рождество уже совсем скоро. Но в этом году это уже не имело значения. Джон Генри был слишком слаб, чтобы интересоваться, будут они праздновать или нет. Она не успела заметить, как мыслями оказалась рядом с Алексом и Мэнди, утонув в воспоминаниях о прошлом Рождестве, но снова привычно отогнала эти мысли, не позволяя им овладеть собой.