О приятных и праведных

Мэри осеклась. Это было не совсем то, но она в самом деле знала. Мир Шекспира был чем-то иным, чем-то большим.

— Думаю, я вас понимаю, — сказал Дьюкейн, — абсолютно.

Он снова улыбнулся.

Разговор после этого опять рассыпался на отдельные крупицы, каждый вернулся к болтовне со своим соседом. Воскресный ланч происходил — уже практически завершался — за круглым столом в холле. Вокруг стола сновала Кейси, убирая тарелки, рассуждая вслух сама с собой, как обычно, когда прислуживала за трапезой, наведываясь на кухню, сквозь открытую дверь которой видно было, как Монтроз, в своем продолговатом, а не шарообразном воплощении, вальяжно расположился в плетенке, а рядом, с явными признаками беспокойства, стоит Минго. Пес время от времени предпринимал попытку залезть в плетенку одной лапой, но тут же опасливо отдергивал ее назад. Монтроз, с позиции безмятежного превосходства, и ухом не вел.

— Вот в России — правильное отношение к женщинам, — рассуждала Кейси, принимая со стола тарелки для пудинга. — Я в России могла бы стать машинистом на железной дороге.

— Но вы же не хотите правда стать машинистом? — сказала Мэри.

— В России женщина — действительно человек. Здесь — просто грязь под ногами. Последнее дело быть женщиной.

— Быть вами, допускаю, — последнее, но…

— Ах, да уймитесь вы, Тео!

— А по-моему, чудесно быть женщиной, — сказала Кейт. — Ни за что бы ни с кем не поменялась.

— Слава Богу, прямо камень с души свалился! — сказал Дьюкейн.

— Я уж скорее стала бы машинистом, — ни с того, ни с сего объявила Мэри.

Кейси удалилась на кухню.

Определенного правила, кому где сидеть во время воскресного ланча, не было. Все приходили и рассаживались как попало. В тот день, к примеру, порядок был таков. Мэри сидела рядом с дядей Тео, тот — рядом с Эдвардом, Эдвард — рядом с Пирсом, который сидел рядом с Кейт, Кейт — рядом с Генриеттой, дальше сидел Октавиан, за ним — Пола, рядом с Полой — Барбара, за Барбарой — Дьюкейн и, наконец, за ним — Мэри.

Эдвард сейчас делился с дядей Тео сведениями о птицах, обитающих в джунглях вдоль Амазонки и прозванных «проводниками», — о том, как ловко пристроились эти птицы к медведям и прочему лесному населению: показывают им дорогу к гнездам диких пчел; медведь вскрывает гнездо, добираясь до меда, и птицам тоже перепадает от его добычи. Генриетта меж тем объясняла Кейт, что в пространстве-времени есть замкнутые системы и пустоты, — соответственно, хоть на космическом корабле ты и достигнешь центра галактики за каких-нибудь пятьдесят лет, но здесь, к тому времени как вернешься назад, пройдут тысячелетия. («Вот это мне как-то не совсем понятно», — сказала Кейт.) Октавиан, занятый до того обсуждением с Полой видов на реформы в профсоюзном движении, участливо осведомился у собеседницы, хорошо ли она себя чувствует, поскольку за ланчем практически ничего не ела. Дьюкейн и Барбара игриво переговаривались по-французски, которым Дьюкейн владел превосходно, чем не пропускал случая прихвастнуть.

Мэри, которая не раз во время ланча вставала из-за стола, помогая Кейси, очутилась, как часто бывало, в разговорном вакууме. Она любила эти минуты, оглядывая застолье, щебечущее вокруг, с материнским ощущением собственницы. Кейси подала фрукты и сыр. Октавиан потянулся к графину с кларетом. Вино пили все, кроме двойняшек, которым предназначался «Тайзер»^[19], и Полы, которая предпочитала пить воду. Мэри бросилось в глаза лицо сына по ту сторону стола.

Пирс, сидящий между Эдвардом и Кейт, оказался, как и она, без собеседника. С пожирающим вниманием он наблюдал, как любезничают Барбара и Джон Дьюкейн. Надеюсь, это никому больше не заметно, пронеслось в голове у Мэри. Он еле сдерживается, он на себя не похож. Боже, подумала она, сейчас что-то произойдет.

— Quand est ce que tu vas me donner ce petit concert de Mozart?

— Jamais, puisque tu ne le merites pas!

— Et pourquoi ce, petite egoiste?

— Tu n'y comprends rien a la musique, toi.

— Tu seras docile?

— Mais oui, mon oiseau!

— Et qu'est ce que tu vas me donner en retour?

— Dix baisers.

— C'est pas assez.

— Mille baisers alors!^[20]

Пирс рывком встал, с шумом отодвинув стул по мощенному плитами полу. Стул с грохотом опрокинулся. Пирс направился к парадной двери и вышел, громко хлопнув ею. Наступила неловкая тишина.

— Ничего себе манеры в элитарных школах! — фыркнула Кейси.

Мэри хотела было подняться, но дядя Тео с одной стороны и Джон Дьюкейн с другой удержали ее. Она села назад. Дядя Тео вновь повернулся к Эдварду:

---

19 Газированный фруктовый напиток.

20 — Так когда ты дашь для меня этот самый концерт из Моцарта?

— Никогда, ты этого не заслуживаешь!

— Это почему же, эгоисточка?

— Ты ничего не понимаешь в музыке.

— А ты меня научи.

— Ты будешь послушным учеником?

— Ну да, моя птичка!

— А что ты мне дашь за это?

— Десять поцелуев.

— Недостаточно.

— Тогда — тысячу поцелуев! (франц.)