О приятных и праведных

— Ты почему здесь одна, Генриетта? А где Эдвард?

— Пошел искать Монтроза.

— Да ты плачешь, деточка? Что случилось, моя киска? Ну-ка сядь, расскажи мне.

— Все плохо.

— Так. Что плохо? Расскажи, давай разберемся.

— Монтроза не найти нигде.

— Монтроз нагуляется и придет. Кошки всегда так делают. Можешь не беспокоиться о нем.

— А в нашем заповедном пруду мы нашли мертвую рыбку.

— Когда-то и рыбам, Генриетта, приходится умирать, как и людям.

— А сорока, бессовестная, утащила бедного лягушонка, мы сами видели.

— Ну надо же сороке чем-то питаться! А лягушонок, наверное, даже не сознавал, что происходит.

— И зачем только животные мучают друг друга!

— Ведь и мы, люди, тоже мучаем друг друга!

— И потом, мы подобрали чайку со сломанным крылом, а дядя Тео утопил ее.

— Правильно сделал, Генриетта, ничего другого не оставалось.

— А сегодня ночью мне приснилось, что мы опять живем с папой и снова все хорошо, и так жалко было просыпаться… Ты что, мамочка? Ну вот, мама, теперь ты тоже плачешь…

— А я разучила ре-бемольный квартет для флейты!

— Я знаю.

— Зачем вы подслушивали? Я готовила вам сюрприз!

— Я слышал, как ты играла на днях, когда проходил недалеко от дома.

— Можно, я приду и сыграю его для вас?

— Нет, нельзя.

— Но почему? Вы ведь раньше пускали меня к себе поиграть!

— Раньше — да, теперь — нет.

— Но почему же, Вилли?

— Мне слишком мучительно слушать музыку, дорогая моя Барбара.

— Думаете, я плохо сыграю? Я сделала большие успехи!

— Нет-нет, я слышал, ты играешь прекрасно.

— Вилли, а почему вы не научите меня немецкому языку? Как Пирсу преподавать латынь — так пожалуйста, а как мне немецкий — так нет!

— Нет, потому что нет.

— Не пойму я вас. По-моему, вы стали какой-то противный. Все ведут себя противно. А уж Пирс — тем более.

— Пирс влюблен.

— Подумаешь! А как это, Вилли, когда человек влюблен?

— Я уже забыл.

— Да, — вы, пожалуй, староваты для этого. Но если я влюблюсь в кого-нибудь, то не стану вести себя с ним противно.

— Отличное правило, Барбара. Не забудь его, когда подоспеет время.

— А помните, вы любили повторять, что я — Титания, а вы — осел?^[33]

— Правда? Что ж, я — по-прежнему осел. Я завтра еду в Лондон, Барби.

— Да, знаю. Вы остановитесь на два дня у Джона. Джон говорил мне.

— Еду поработать в библиотеках.

— Я к вам приду, как только вы вернетесь. А то, когда папы с мамой нет, мне одиноко.

— Я буду занят работой. Приходи в конце недели.

— Но почему не сразу по вашем приезде?

— «Nam excludit sors mea “saepe veni”»^[34].

— Вы все время говорите по латыни — вы же знаете, что я не понимаю! Может быть, поняла бы, если б это было написано. Я ведь не говорю по-латыни, а вы еще и произносите так непонятно…

— Ладно, не бери в голову.

— Ну что вы такой противный, Вилли, когда мне и без этого несладко из-за Монтроза!

— Из-за Монтроза волноваться нечего, Барби, — объявится. Может коту прийти охота пошататься по окрестностям?

— Но такого до сих пор не бывало! Он — не то, что другие коты. Его и не потянет шататься.

— Никуда он не денется, голубка, я уверен. Ну будет, будет, не плачь! Я ужасно расстраиваюсь, когда ты плачешь…

— Я думаю, вас это совсем не трогает! Вас ничем не пронять!

Барбара, сидящая на полу возле кресла Вилли, обвила руками его колени. Вилли резким движением встал, шагнул из кольца ее рук и подошел к окну.

— Я сказал, хватит плакать, Барбара!

От удивления у Барбары иссякли слезы; она осталась сидеть, всхлипывая и вытирая глаза, выставив из-под белого в зеленую крапинку платья плотно сдвинутые голые коленки, похожие на двух светло-бурых птенцов в гнезде.

Вилли, вцепившись одной рукой в подоконник, сдвинул в сторону камушки — последнее подношение близнецов, отодвинул стакан с поникшей, окончательно увядшей крапивой и уставился сквозь швейцарский бинокль в пустое пространство. Надо уезжать отсюда, думал Вилли. С каждым разом невозможность схватить Барбару в объятья доставляла ему все больше страдания.

— На что вы смотрите, Вилли?

— Ни на что, девочка.

— Нельзя смотреть ни на что! С вами сегодня совсем неинтересно. Я уж лучше пойду.

— Не уходи, Барби! А впрочем, и правда иди, пожалуй. Мне нужно работать.

---

33 Персонажи пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь».

34 «Раз, по веленью судьбы, смолкло: “Почаще ходи!”». Проперций, «Элегии». Кн. II, эл. 25 стих II пер. Льва Остроумова.