Гимн крови

Почему я не сумел это предвидеть? Не почувствовал неизбежную взаимосвязь событий? Мона знала прошлой ночью, и ночью предшествовавшей, когда на острове она смотрела на море.

Но я не знал. Совсем не знал.

Я развернулся и последовал за своими компаньонами.

Со священной горы Центра Мэйфейров мы спускались в сияющем лифте, мы прошли восхитительный вестибюль с вводящими в заблуждение современными скульптурами под античность и богато украшенным плиткой полом, мы вышли прочь, на теплый воздух.

Клем распахнул перед нами двери лимузина.

— Вы уверены, что хотите в эту часть города?

— Просто высадишь нас, нам никуда не нужно.

В машине было тихо, пока мы бесшумно ехали, будто каждый из нас был сам по себе.

Мы не Талтосы. Мы не невинны. Мы не можем жить в посвященной Богу благословенной горе. За нас не похлопочут и нас не спасут те, кому мы послужили по случаю. Они же не станут почтительно благодарить нас, ведь нет? Они не откроют перед нами двери своего пристанища.

Так дайте же нам погрузиться в язвы города, распространяясь там, где в дебрях бессмысленных и проигрышных судеб дешевые убийцы обнажают ножи за двадцатидолларовую бумажку, где неделями в сорной траве гниют трупы среди обуглившегося леса и куч битого кирпича.

Я изнывал от жажды.

Пышно разросшийся луноцвет, длинные, как деревья, дымовые трубы, — разве не здесь мое место? Веяние зла.

Скрип разбитых досок. Morthadie. Компания за зубчатой стеной. Я слышу, как кто-то шепчет мне в ухо:

— Ищешь, чем себя занять в ближайшее время?

Невозможно сказать лучше.

Глава 29

Я проснулся сразу. Солнце давно уже село. Мне было очень уютно в кровати тетушки Куин. Я даже сделал страннейшую вещь перед тем, как отойти ко сну. Вняв увещеваниям Жасмин по поводу моего восхитительного льняного костюма, я развесил всю свою одежду и надел длинную сорочку из фланели.

Откуда взялась эта безумная блажь? Я, который в бархате и кружеве укладывался среди грязи в гроб, оказался вдруг приверженцем столь обременительных удовольствий? Я убегал от солнца, закапываясь прямо в сырую землю. Как-то я устроился спать в склепе под церковным алтарем.

На столе сидел Джулиан. Он набил маленькую тонкую черную сигарету на своем золотом портсигаре и зажег ее. Его холодное тонкое лицо осветила вспышка. Аромат дыма.

— Ах, это что-то…

— Итак, ты высасываешь из меня все больше и больше энергии, понимаю, — сказал я. — Ты вытягиваешь ее из меня, даже когда я сплю?

— При свете дня ты мертвец, ледяной, как камень, — заметил он. — Тем не менее, последний час ты видел прелестный сон. Мне, пожалуй, понравился твой сон.

— Я знаю, что мне снилось. Что мне для тебя сделать, чтобы ты навсегда оставил меня в покое?

— Я думал, ты меня обожаешь. Неужели все это было шуткой?

— Итак, ты провалился, — сказал я. — Ты навел Мону на мысль переспать с Михаэлем, но рождение Морриган ее уничтожило. Откуда тебе было знать? И то же с Меррик Мэйфейр, которая стала одной из нас. Это не было твоей ошибкой. Ты просто доверил ее Таламаске. Будешь продолжать? Ты не можешь и дальше вмешиваться и совершать ошибки. Лешер мертв. Морриган мертва. Ты должен оставить их в покое, своих обожаемых Мэйфейров. Ты играешь в святого. Это не по-джентльменски.

— А ты оставишь их в покое? — спросил он. — О, я не о моем сокровище, не о Моне. Она потеряна. Я это признаю. Ты знаешь, что меня теперь беспокоит. — Его голос гудел от переполнявших его эмоций. — Не поставлена ли на карту судьба всего клана?

— О чем ты? — спросил я.

— Разве особа, благосклонности которой ты ищешь, не увеличила практически до неприличия благосостояние семьи? Не она ли освящает безграничное могущество Мэйфейров?

— А что говорят ангелы? — отозвался я. — Помолись святому Хуану Диего, пусть он даст ответ.

— Ответь мне, — настоял он.

— Какой мне дать ответ, чтобы он тебя устроил? — спросил я. — Иди к Танте Оскар, она знает кто ты. Или поищи в доме приходского священника, отца Кевина. Адресуй им свои вопросы. Но уходи от меня.

— Я тебя прошу! — сказал он.

Мы уставились друг на друга. Его самого удивили собственные слова. И я был удивлен.

— А что если я тебя попрошу, — сказал я, — не вмешиваться больше! Предоставить их собственной судьбе и совести?

— Тогда, может, заключим сделку? — спросил он.