Гимн крови

Команду отдавал я и не удержался от быстрой улыбки, в ответ на что водитель саркастически усмехнулся и пожал плечами. Однако гигантский лимузин тут же зашуршал по гравийной аллее, а Мона оказалась между мной и Квинном на заднем сидении, и тогда, только тогда я начал осматривать город в поиске жертв.

— Я могу слышать голоса, похожие на назойливый рокот ада, — сказал я. — Становитесь жестокими, детки. Я ищу законченных подонков. Их можно называть безжалостными бездушными смертными, процветающими на пороке, или самим пороком, произрастающим из себя. Я все ищу, но не могу найти ответа: перестают ли истинные головорезы любоваться синевой вечернего неба или смотреть, как качаются на ветру тяжелые ветви дуба? Наркоторговцы, детоубийцы, малолетки, ставшие гангстерами за каких-нибудь пятнадцать роковых минут. Морг в нашем городе не бывает пуст. Сам же город — котел, бурлящий хорошо отмеренной порцией жестокости, приправленной моральным невежеством.

Мона мечтательно смотрела в окна, следя глазами за малейшими изменениями пейзажа.

Квинн мог слышать отдаленные голоса, настраивать их для себя. Он был взволнован, переполнен любовью к ней, но далеко не счастлив.

Машина прибавила скорости, выныривая на хайвэй.

Мона ахнула. Она сжала пальцы на моей левой руке. Никогда невозможно предугадать, что выкинет птенец. Это так возбуждающе.

— Слушаем, — сказал я. — Квинн и я слушаем.

— Я слышу их, — сказала она. — Не могу отличить один голос от другого… не могу. Но посмотрите на эти деревья. А стекла… Они не затонированы. Мэйфейры всегда тонируют свои лимузины.

— Кроме тетушки Куин, — Сказал Квинн, глядя вперед и прислушиваясь. — Ей нравилось, когда стекла прозрачные, так чтобы можно было наблюдать, что происходит снаружи. Ей было все равно видно ли ее саму.

— Мне нужно время, чтобы все это улеглось в голове, — прошептала Мона.

— Этого никогда не будет, — сказал Квинн. — Просто станет легче и легче.

— Тогда верьте в меня, — сказала она ему, ее пальцы сильнее сжали мне руку. — Не бойтесь за меня. У меня есть идеи.

— Тогда поделись ими со мной. Итак? — сказал я.

— Я хочу проехать мимо своего дома, я имею в виду дом Майфэйров, первый по Честнат. Я была в госпитале два года. Я не могла его видеть.

— Нет, — сказал я. — Ровен почувствует тебя. О том, что ты теперь собой представляешь, она знает не больше, чем когда была на ферме Блэквуд. Но она догадается, что ты рядом. Мы не поедим туда. Для этого еще придет время, но не сейчас. Давай вернемся к жажде.

Она кивнула. Она не спорила со мной. Я понял, что она и не пыталась противостоять мне. Но ее мучили тяжелые раздумья. Слишком много, больше, чем обычно цепей связывало ее со смертным прошлым. Нечто крепко держало ее, нечто, что она показала мне в обрывочных воспоминаниях, когда я совершал над ней Обряд — чудовищные роды, женщину-дитя. Кто было это существо?

Я не позволял Квинну выуживать это из моего сознания. Слишком рано для подобных откровений. Но он мог увидеть лишние картинки, когда я совершал Обряд. В те моменты я всецело, опасно принадлежал ей. Он мог знать, что мне открылось. И он мог читать ее мысли сейчас, так как она еще не была готова их скрывать.

Машина набирала скорость, пересекая озеро. Оно больше напоминало огромную мертвую субстанцию, чем резервуар с настоящей водой. Но облака гордо вздымались к взошедшей луне. Вампиры видят облака иначе. Также можно видеть, когда вершится судьба: тонкие двигающиеся тени скользят перед ликом луны, отчего кажется, что она живая.

— Нет, я должна пойти туда, — вдруг сказала она. — Я должна увидеть дом. Должна.

— Ну и что это, проклятая бунтовщица? — спросил я. — Я как раз мысленно хвалил тебя, за то, что ты со мной не споришь.

— Что? У меня это на лбу написано? — возмутилась она. — Нам не обязательно приближаться к дому, — продолжала Мона, сдерживая всхлип. — Мне просто необходимо увидеть свой Зеленый район.

— Ну хорошо, — сказал я вполголоса. — Тебя не беспокоит, что ты заставишь их выскочить из дома, паниковать? Ты готова к последствиям этого шага? Конечно же, я не говорю тебе, что следует подготовиться. Видишь ли, я лишь пытаюсь обращаться к тебе и мистеру Квинну Блэквуду как к примерным и порядочным молодым людям. Что? Ах я сам? Я негодяй.

— Возлюбленный босс, — произнесла она с вымученным выражением лица. — Позволь мне только подойти так близко, как только можно, так как ты сочтешь приемлемым. Нет, я не хочу заставлять их тревожиться. Мне отвратительна сама мысль. Но я два года жила, как в одиночной камере.