Гимн крови

— Вот, что я видел, — отозвался я. — Я видел ее дочь, но уже взрослую женщину — чудовище в ее собственных глазах. Она ее произвела на свет. Тварь исторглась из нее. Но она ее любила и нянчилась с ней. Я видел. А потом Мона ее потеряла. Как-то так, как она пытается рассказать. Теперь дочери нет.

Он был шокирован. Ничего похожего в ее мыслях он не уловил. Но во время Обряда можно зайти дальше, чем вам бы хотелось. В этом-то и весь ужас. И в этом его величие.

— Это было именно так противоестественно, так нелепо? — спросил он, но тут же отвел глаза. — Ты знаешь, несколько лет назад, я тебе рассказывал… Я был приглашен в дом Мэйфейров на обед. Ровен показала мне одно место. Там был некий секрет, какая-то темная история витала все время в воздухе. Я его чувствовал в молчании Ровен, в ее движениях, но я не улавливал ничего подобного в Михаэле. И даже теперь Мона не хочет нам говорить.

— Квинн, тебе также не хочется рассказывать ей, зачем ты убил Патси, — сказал я. — Проживая год за годом свою жизнь, мы начинаем понимать, что нет необходимости облегчать душу откровениями. Рассказывая, мы переживаем снова и снова страдаем.

Хлопнула дальняя дверь. Каблучки Моны застучали вниз по лестнице, в руке она сжимала страницы.

— Великий Боже! Как же мне нравятся эти туфли! — сказала она, направляясь к нам через внутренний дворик.

Затем она встала перед нами, похожая на восковую куклу, освещенную светом, льющимся из окон над лестницей. Приняв значительную, как у школьной учительницы, требующей внимания, позу, она начала:

— "Должна признать, хотя я нахожусь в этом возвышенном состоянии всего лишь две ночи, что сама природа моей силы, как и значение моего существования, подтверждают онтологическое превосходство сенсуальной философии, которая буквально хлещет из меня, множась каждый миг и каждый час моего продвижения вперед в постижении вселенной вокруг меня и моего собственного внутреннего мира. Это требует от меня немедленного переосмысления концепции мистицизма, о которой я уже упоминала ранее, чтобы достигать состояния одновременно отстраненного и чувственного. Как возвышенно абстрактных, так и близких к оргазму ощущений, превосходящих все эпистемологические человеческие ограничения и возникающих в равной степени как, когда я пью кровь, так и когда я смотрю на свет от свечи".

— Был период, когда герменевтика боли виделась мне искуплением, возможно, потому что я далеко продвинулась на стезе молящего о Покое, и в этом состоянии лобзала Христа и пять его ран в надежде, что мне будет даровано Успокоение, ускользающее, как мне чудилось, от меня. Но теперь я вижу себя, стремительно приближающейся к Богу по совершенно неожиданному пути.

— Может ли это объясняться тем, что, став вампиром и получив душу вампира, как когда-то душу человеческую, я освобождаюсь от прежних обязательств и вырываюсь за онтологические границы? Я думаю, нет.

— Напротив, я считаю, что именно теперь мне по силам исполнить величайшее предназначение: понять, в чем высший смысл моей силы. При том, что я, безусловно, стала вампиром по собственной воле и путем крещения Кровью, но по своему рождению, становлению и сущности — я человек и должна разделить человеческий удел, пусть я никогда не состарюсь и не умру.

— Возвращаясь к неизбежному вопросу Искупления. Да. Я по-прежнему нахожусь в релятивистской вселенной, неважно насколько эффектное и впечатляющее я приняла воплощение, но я вижу себя в том же измерении, в котором пребывала до трансформации. И теперь я должна спросить: неотвратимо ли закрыт для меня отныне путь к Благодати, указанный нашим Божественным Избавителем, ознаменованный его Воплощением еще до его Распятия — те события, которые, убеждена, действительно имели место в человеческой истории и заняли свое место в хронологии? Могу ли я познать оба этих явления и искать в них отклик?

— И может ли причастие Матери нашей Церкви проникнуть в меня в моем теперешнем состоянии? Но, основываясь на своем коротком опыте, принимая во внимание тот экстаз и страстность, которые, неистовым ураганом проникнув в меня, полностью заменили собой всю боль и все страдания моего организма, должна признать — я осознаю, что отлучена от тела Христа по глубинной сущности самой моей природы.

— И может случиться, что я так никогда и не получу ответа на свой вопрос, неважно, как хорошо я познаю мир и себя саму. Но не значит ли, что само это незнание делает меня только ближе к экзистенциальной сути бытия человека?