Человек воды

— Я заметил одну вещь, — заявил доктор Вольфрам Хольстер, руководитель диссертации Трампера, — глупые выходки обычно хорошо продуманы заранее. — Но это он сказал значительно позже; к тому времени он был уже совершенно одурачен.

Трампер позвонил доктору Хольстеру, умоляя отвезти его в ближайший аэропорт Айовы с самым коротким сообщением с Чикаго. Этим аэропортом оказался Седар Рапиде, расположенный в сорока пяти минутах езды от Айова-Сити. Но доктор Хольстер не имел привычки культивировать близкие отношения со своими студентами.

— Это крайне необходимо? — спросил он.

— Умер член моей семьи, — сказал ему Трампер. Они почти доехали до аэропорта, Трампер не проронил за всю дорогу ни слова, тогда Хольстер спросил:

— Ваш отец? — Что?

— Ваш отец, — повторил Хольстер. — У вас умер отец?..

— Нет, я сам, — сказал Трампер. — Это я умер для моей семьи…

Хольстер продолжал вести машину, поддерживая вежливую паузу.

— И куда же вы едете? — спросил он немного погодя.

— Я хотел бы рассыпаться прахом на чужбине, — ответил Трампер.

Хольстер помнил эту строчку; это был трампе-ровский перевод поэмы «Аксельт и Туннель». Во время сражения при Плоке Аксельту приносят весть, что его жена Туннель и сын Аксельрульф подло убиты и расчленены на части в их замке. Тогда отец Аксельта предлагает отложить задуманное ими вторжение в Финляндию.

«Я хочу рассыпаться прахом на чужбине», — говорит Аксельт своему отцу.

Таким образом доктор Хольстер заподозрил в Трампере некоторую театральность.

Но на самом деле то, о чем Хольстер даже не подозревал, было куда интереснее. Весь этот отрывок — сражение у Плока и то, что Туннель и сын Аксель-рульф подло убиты и расчленены, а также высказывание Аксельта — полная ахинея. Трампер потерял нить сюжета и, будучи вынужденным представить Хольстеру свой новый перевод, все это выдумал.

Позже он задумал оживить Аксельрульфа и Гун-нель: мол, все произошло из-за путаницы в именах.

Так что в любом случае выданная Трампером строка являлась его собственной.

— Я хотел бы рассыпаться прахом на чужбине. Реакция Хольстера, должно быть, поразила Трампера.

— Желаю вам хорошо провести время, — сказал ему на прощание доктор Вольфрам Хольстер.

Рейс «Люфтганзы» до Франкфурта при вылете из Чикаго оказался наполовину пустым. Еще несколько пассажиров подсели в Нью-Йорке, и все же незанятых мест оставалось больше чем достаточно. Но, несмотря на это, стюардесса «Люфтганзы» уселась именно рядом с Трампером. «Возможно, я похож на человека, которого вот-вот стошнит», — подумал Трампер и действительно почувствовал тошноту.

Стюардесса не слишком хорошо говорила по-английски, но Богусу пока не хотелось переходить на немецкий. Скоро он еще на нем наговорится.

— Это ваш перрвый полед? — чувственно-гортанным голосом спросила она. «Большинство людей даже не догадываются, как прекрасен немецкий язык», — пришло на ум Трамперу.

— Я давно не летал, — ответил он стюардессе, желая, чтобы его внутренности перестали сжиматься и вертеться одновременно с самолетом.

Над Атлантикой они опустились ниже, потом поднялись, потом снова спустились.

Когда зажглась надпись: «ПОЖАЛУЙСТА, ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ», очаровательная стюардесса расстегнула свой.

— Ну вот, мы и взлетели, — сказала она.

Но прежде чем она успела встать, Трампер чуть не бросился мимо нее в проход, позабыв, что его ремень остался застегнутым. Его резко дернуло к ней, и он толкнул стюардессу обратно в кресло. Содержимое его желудка вывернулось прямо ей на колени.

— О, простите, — хрипло выдавил он, соображая, сколько пива выпито им за последние несколько дней.

Стюардесса вскочила, подняла юбку, сделав из нее что-то вроде подноса, и улыбнулась — или попыталась улыбнуться.

— О, простите, — снова произнес он.

— Пожалуйсда, не безпокойтесь, — мягко сказала она.

Но Богус не слышал ее. Он видел за окном сплошную темноту и надеялся, что это всего лишь море.

— Правда, мне страшно жаль…

Стюардесса попыталась уйти, чтобы опорожнить юбку. Но он схватил ее за руку и, не глядя на нее, тупо уставился в окно, снова и снова повторяя:

— Мне страшно жаль, правда! Черт бы все побрал! Но я и в самом деле… будь оно все проклято, страшно сожалею…

Стюардесса неловко опустилась на колени в проходе рядом с ним, осторожно удерживая юбку.