Роза и лилия

— Жанна! — вскричал он в изумлении.

Тогда она стала бить его ногой по лицу и силой вырвала нож. Бартелеми де Бовуа силился увести девушку, но куда там: она била бандита в живот и в грудь с такой жестокостью, что каждый удар вызывал у того стон.

Когда они наконец добрались до таверны, на Жанне лица не было.

— Попросите для меня меда с водой, — сказала она глухим голосом.

Бартелеми, тоже бледный, не сводил с нее глаз:

— Жанна, опомнитесь!

Она вздохнула:

— Такие вот звери и убили моих родителей три месяца назад. Если б не вы, я бы перерезала ему горло.

Она заметила на руках следы крови и смыла их водой.

— Какая ярость! — дивился Бартелеми. — Я поражен! В любом случае вы спасли нам жизнь. Какая ловкость!

— Нам повезло, что мы не взяли лошадь, — ответила Жанна. — Они бы схватили ее за поводья, тут бы нам и конец.

Трактирщик подошел узнать, чего пожелают гости, и перечислил все, что было в наличии.

— Мне довольно будет миски супа и голубя, — сказала Жанна.

— Мы получили вина из Гиени, — сообщил трактирщик, который сразу оценил дорогой наряд Бартелеми де Бовуа.

— Отлично, давайте, — сказал Бартелеми трактирщику и, когда тот удалился, шутливым тоном сказал Жанне: — Так и вижу вас при осаде Орлеана. Король не проиграл бы битву!

Жанна улыбнулась.

— Бартелеми, — промолвила она, — вы нежный любовник, но из самых добрых побуждений должна сказать, что я не гожусь вам в спутницы.

— Откуда вы знаете?

— Я просто строптивая крестьянка… Нет уж, оставим все как есть. Я не представляю себя при дворе в Боте-сюр-Марн или у короля.

— Вы бы там блистали. Король вовсе не глуп. Мать своими придирками отравила всю его юность. Его супруга, Мария Анжуйская, настолько ограниченна, что знает одну радость в жизни — быть супругой короля и матерью следующего. Агнесса Сорель дарит королю нежность, которой ему так не хватало в детстве, но не может разделить его заботы, ибо нимало этим не интересуется.

— Какие же у него заботы? Он ведь отвоевал Нормандию?

— Поля опустели и заросли. Богатые прежде города разорены. В порты не заходят корабли. Деньги от всего этого не поступают в казну, и он не может осуществить задуманное.

Жанна вспомнила вопрос, с которым обратился к ней Карл: «И как идут дела?» Он хотел знать, поняла она, пойдут ли дела в королевстве, которого мать хотела его лишить, во Франции, вырванной из лап англичан. Аренда была не просто подарком, а поощрением французской торговли. Угрюмая неуклюжесть бедняги Карла показалась ей вдруг трогательной. Он наследник, отвоевавший в бою отчий дом и пытающийся теперь оценить, насколько он поврежден. Девушка поняла, отчего Жанна д'Арк имела над ним такую власть: она вернула королю веру в себя.

Жанна покончила с супом и положила ложку в миску.

— Кого вы хотите из меня сделать, Бартелеми? — спросила она. — Советницу короля? Его помощницу? Меня, пирожницу?

— Та, другая Жанна, тоже была крестьянкой. Я бы хотел, чтобы вы были рядом со мной. Рядом с королем.

Рядом с королем! Жанна чуть не расхохоталась. Почему бы тогда не в латах! Этим людям, похоже, повсюду мерещатся Жанны д'Арк!

— Да уж, — сказала она, — туго приходится этой стране, если вы должны бегать по лесам и полям в поисках женщин, способных ее защитить! Я только недавно в Париже, Бартелеми. У меня нет никаких знаний, никакого образования. Мне надо понять, что к чему. Я не умею писать и читать, — призналась Жанна.

— Я это понял, когда вы смотрели на договор аренды.

Жанна попробовала вина из Гиени, которого никогда прежде не пила. Она только училась распознавать вина. У этого был насыщенный вкус и какая-то мягкость, которой недоставало другим. Жанна решила справиться о его цене.

— Дозволите ли вы мне быть сегодня при вас, когда вы станете думать, что к чему? — спросил Бартелеми.

— Благодарю вас за вопрос, — ответила Жанна, глядя ему в глаза, — я боялась, что вы считаете это своим правом. Раз так, то я вас приглашаю.

Она сама себя не узнавала. Что с ней? Неужели Париж ее так изменил?

Появился трактирщик с поджаренным голубем, которого он положил в миску. Бартелеми подлил Жанне вина.

Была уже поздняя ночь, когда они добрались до дома. По звуку Жанна уже узнавала, с какой колокольни звонят. Колокол церкви Сен-Жюльен-Оспиталье звонил ясно, без переливов, по-сельскому. С колокольни Клюни доносились прерывистые перезвоны. Из собора Парижской Богоматери лился поистине хрустальный звук, который, казалось, никогда не растает в воздухе. Они шли озираясь, освещенные только луной, но никого не встретили. Грабители конечно же распустили слух, что лучше не соваться в квартал, где какой-то переодетый женщиной головорез без промедленья пускает в ход нож.