39  

Женщины утешали ее, как утешают нас, малышей, когда мы огорчаемся, — не словами, а звуками.

— Иди спать, — повторил Иаков.

Он мой старший брат. Я должен делать то, что он мне скажет. И Маленькая Саломея тихо плакала в полудреме. Поэтому я пошел на свое место и обнял Саломею и поцеловал ее. Она обхватила мои пальцы своими, и я понял, что она снова сладко спит.

Я лежал без сна, пока не вернулись мужчины.

Клеопа снова лег рядом со мной. Маленький Симеон и Маленький Иуда все это время проспали, как будто ничего и не было. Маленькие дети, они такие. Стоит им только заснуть, как ничто их не разбудит. Все стихло. Даже женщин почти не было слышно.

Клеопа зашептал молитву на иврите. Я не мог разобрать слов. Другие мужчины тоже молились. Женщины шептались так тихо, что могло показаться, будто и они молятся.

Я тоже стал молиться.

О бедной девушке, которая осталась там, рядом с горящим домом, я думать не мог. Я молился о ней, не думая. И незаметно для себя заснул.

11

Когда я проснулся, то первым делом увидел синее небо и деревья вокруг себя.

Назарет где-то в этом краю — в краю деревьев и полей.

Я встал, вознося утреннюю молитву, вытянув руки.

— Слушай, Израиль: Господь — Бог наш, Господь един! Люби же Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим и всей душой твоей и всеми силами твоими.

Я был счастлив.

Потом я вспомнил прошлую ночь.

Мужчины как раз должны были вернуться из дома погорелицы, так сказали мне мои тети. А сама женщина осталась в лагере, и еще к нам пришла ее служанка, которая все-таки не погибла. Одета она была как положено: в накидке поверх туники, но заливалась слезами и идти могла, только опираясь на руку Клеопы, который помог ей подняться вверх по склону холма.

При виде девушки появившаяся ночью женщина вскрикнула и бросилась к ней.

Мужчины принесли мешки с вещами, оставшимися от сгоревшего дома. И еще они привели с собой на веревке крупную, медлительную телку с испуганными глазами.

Та женщина и ее служанка запричитали по-гречески, а потом обнялись. Когда женщина разговаривала с моими тетями и мамой, то обращалась к ним на нашем языке. Вокруг заново обретших друг друга хозяйки и служанки собрались наши женщины и тоже стали обнимать их, успокаивать и целовать.

Женщину звали Брурия, а служанку — Рива, она для Брурии была как дочь родная. И Брурия возносила молитвы за то, что Рива избежала смерти.

Наконец мы все присоединились к потоку людей, идущих по дороге, и снова устремили стопы к Назарету.

Из разговоров взрослых я узнал, что грабители забрали у Брурии все, что она имела, — тонкие шелка, посуду, зерно, бурдюки с вином, а что не смогли унести, подожгли. Они даже спалили оливковые деревья. Однако им не удалось найти тайник в погребе под домом. И поэтому уцелело золото, которое оставил Брурии ее покойный муж. И Рива тоже спряталась в том погребе.

И еще я узнал, что эти две женщины дальше пойдут с нами и потом тоже останутся с нами.

По пути мы узнали и еще кое-что.

Сгорел, оказывается, не только Иерихон, но и другой дворец Ирода, в Амафасе. И римляне не смогли остановить арабов, так что те продолжали разбой. Они поджигали селение за селением.

Но грабители, напавшие прошлой ночью на дом Брурии, как она утверждала, были обычными пьяницами, и хозяйку поддержала Рива, еле успевшая спрятаться, и обе плакали прямо на ходу.

Яма под домом. Я никогда не видел погребов.

— Нет царя, нет мира, — сказала Брурия, бывшая дочерью Езекии, сына Галеба, и она перечислила все имена своего рода вплоть до древних времен и все имена из рода ее мужа.

Даже мужчины прислушивались к ней. Услышав то или иное имя, они кивали и удовлетворенно бормотали что-то. Мужчины не смотрели на Брурию и на ее служанку, но шли недалеко от них и молча слушали.

— Иуда бар Езекия — мятежник, — объясняла женщина. — Старый Ирод посадил его в тюрьму. Но царь не казнил его, а надо было. Теперь он баламутит умы молодым. Он устроил свой двор в Сепфорисе. Ограбил тамошний оружейный склад. Он правит оттуда, но римские войска уже выступили из Сирии. Я оплакиваю Сепфорис. Все, кто не хочет умирать, должны бежать оттуда.

Так я узнал название города — Сепфорис. Мне было известно, что в этом городе родилась моя мама, там отец ее Иоаким был писцом, а его жена Анна, моя бабушка, тоже родилась там. Они все пришли в Назарет, только когда мама обручилась с Иосифом, который жил со своими братьями в доме Старой Сарры и Старого Юстуса, а те были родственниками Иоакима и Анны, так же как и Иосиф. Часть дома отдали Иоакиму, Анне и моей маме, так как это был большой дом, со многими комнатами для семей, выходившими на большой двор. И в этом доме они и жили, пока не пошли в Вифлеем, где родился я.

  39  
×
×