107  

— Т-шш, нотой тише, ты уже начинаешь кричать. Видишь ли, каждый из них воображает, что возбудил в другом невиданную страсть. Каждый считает, что другой влюблен до потери сознания. И поэтому каждый не пятится прочь, а берет на себя инициативу. Оба галантно воображают, что защищают другого, руководят им. И в результате тщеславие и галантность заведут их далеко в дебри.

— Но почему они так думают? Как?..

— Тише, тише, голубчик. Любые уловки тут мало что значат, это могло бы произойти и само собой. Но когда они наконец поймут, в чем дело, если они вообще когда-нибудь это поймут, процесс окажется уже необратим. Они созрели до него, несомненно созрели.

— Джулиус, вы мне не объяснили. Например…

— Успокойся, разве все это не смешно? Как они оба мурлыкали и обхаживали друг друга, как полны были тактом, симпатией, сочувствием, пустыми галантерейными фразами. «Ты так рассудителен» и «мы должны пробиться к иной, высокой любви» и так далее и так далее. Они никогда не заговорят прямо, им не хватает необходимой для этого честности, и они оба так воспитанны. Подумай, в какую утонченную и возвышенную неразбериху они неизбежно влипнут!

— Но они любят друг друга…

— Разве такие существа могут любить? Ими движет совсем не любовь, а тщеславие. Каждый в восторге от того, что вдруг сделался предметом поклонения. Скорее всего, их любовь и всегда сводится только к этому.

— Но это неправильно! — выкрикнул Саймон, обхватив голову руками. — Мы не должны допустить это. А Хильда?.. а?..

— Не беспокойся. Когда придет время, я их расколдую. Всерьез никто не пострадает. Двое напыщенных самолюбцев станут печальнее и мудрее. Вот и все.

— Недопустимо так обманывать людей. И откуда вы знаете…

— Но они сами себя обманывают. И сейчас просто блаженствуют где-то там в парке.

— И все-таки я этого не потерплю, — выпалил Саймон. Смущенный и растерянный, он к тому же еще и ревновал. Представить себе, что Руперт и Морган… Нет, это все просто чудовищный кошмар. Его необходимо как-нибудь рассеять.

— И что же ты предлагаешь, любимый?

— Не знаю. Рассказать всем…

— Рассказать что? Нет, голубчик, теперь уже слишком поздно рассказывать, все зашло чересчур далеко. И Акселю, пожалуйста, не говори. Аксель в такой ситуации действовал бы топорно.

— Может, сейчас и необходима топорность.

— Но сам подумай! Каково будет этим двоим, если Аксель вдруг кинется открывать всем глаза и все перетряхивать? Представь себе только их унижение, их уязвленную гордость…

— Но им же не избежать уязвленной гордости. Вы только что сами сказали…

— Она будет уязвлена, но гораздо меньше. Кроме того, они хотя бы обретут опыт. И все разрешится вполне безболезненно. А сейчас любые разоблачения будут бессмысленны и непристойны. Нет уж, позволь им сыграть эту пьеску и станцевать этот вальс. Пусть они сами прокрутят все до конца. Потом их, конечно, щелкнет по носу, но в целом это пойдет им на пользу.

— Нельзя так играть людьми.

— А почему бы и не поучить их? Они-то считают себя достойными поучать. Руперт, во всяком случае, в этом не сомневается.

— И все равно непорядочно…

— Хватит об этом. Послушай, Саймон, ты поведал Акселю о тех событиях в моей квартире, когда ты был так прелестно освобожден от оков одежды?

— Нет.

— Молодец, ты хороший ученик. А значит, и о сегодняшней сценке ничего не расскажешь.

— Нет, расскажу. Я должен все рассказать Акселю. Сам я не понимаю, как поступить.

— Я объясню тебе. Но ты должен помалкивать, милый. Если ты что-нибудь скажешь Акселю…

— То что?

— Я сообщу ему об авансах, которые ты мне делал.

— Но я их не делал.

— Разве? — Чарующе улыбаясь, Джулиус основательнее уселся в кресле и, вытащив синий шелковый носовой платок, принялся тщательно протирать очки.

— Джулиус, вы прекрасно знаете…

— Что я знаю? Разве совсем недавно, когда мы с тобой были зрителями в ложе, ты не держал меня за руку?

— Но это вы держали меня за руку!

— А в чем тут разница?

Саймона охватила паника. Кровь бросилась в лицо, дыхание перехватило.

— Вы не можете сделать это… рассказать Акселю… это было бы…

— Ну разумеется, я ничего не расскажу. Но и ты промолчишь и не будешь ничего портить. Пораскинув умом, ты и сам поймешь, что так лучше. Не делай ложных шагов, милый Саймон. При желании я без труда уничтожу твои отношения с Акселем. Даже и врать не понадобится. Несколько шуток о твоем интересе ко мне — потому что ведь я тебе интересен, Саймон, и отрицать это ты не сумеешь — и все: этого будет достаточно. Несколько общих фраз, несколько ничего по сути не говорящих туманных намеков, и яд начнет действовать. И что смешнее всего, ты сам будешь этому помогать. Чувствуя себя виноватым, ты и вести себя будешь как виноватый. Ты ведь ужасно боишься, чтобы Аксель вдруг не увидел тебя всего лишь маленьким вертлявым попрыгунчиком. Еще бы! Он же чудовищный ревнивец.

  107  
×
×