Честный проигрыш

Бросив все, Хильда пустилась бежать, спотыкаясь на скользкой каменистой дорожке и жалобно причитая на бегу. Фонарь, мигая и подпрыгивая, высвечивал блестящую гальку и черные лужи, кустики куманики, мох, вереск, жгуты старой колючей проволоки. Все время взывая к Руперту, она пробиралась сквозь темноту, и полуосвещенный квадрат окна у нее за спиной становился все меньше и меньше.

20

Морган звонила в дверь на Прайори-гроув. Половина одиннадцатого утра. Руперт должен быть на работе. Никакого ответа. Она попробовала открыть дверь. Заперта.

Свое «ничто нас не разлучит» Морган писала с холодной уверенностью. Ее любовью двигала решительность и целеустремленность. Она не позволит сломать себя, проберется сквозь всю эту кашу, вернет сестру. В конце концов, все объяснимо, и Хильда должна понять, что она, Морган, не виновата. Сев за второе письмо и покрывая страницу за страницей подробными разъяснениями, она чувствовала, что клубок уже начинает разматываться. Рассказав Хильде всю правду, она успокоилась и поверила, что все кончится хорошо. Поздно вечером она сама донесла это письмо.

Но наутро уверенность пошатнулась. Попытки дозвониться до Прайори-гроув оказались безрезультатны. Рискуя столкнуться с Рупертом, она дошла до дома и постучала. Никто не ответил. Некоторое время спустя от Хильды пришла открытка, лаконично сообщавшая об ее отъезде в Париж. К Морган подкрался страх. Добежав до библиотеки, она попросила парижскую телефонную книгу. Там было несколько абонентов с фамилией Руабон. Обзвонив всех, она обнаружила, что никто из них не знаком с Хильдой. Париж. Но возможно, речь идет о каком-нибудь пригороде Парижа. Соблюдая всяческие предосторожности, Морган поговорила по телефону с двумя приятельницами Хильды по благотворительным делам, но те ничем ей не помогли. Потребность увидеть сестру делалась все нестерпимее. Ехать на поиски во Францию было, конечно же, идиотством, но Морган уже была близка к этому: так жгла потребность сделать хоть что-то. Снова и снова она объясняла себе, что Хильда скоро вернется. Она была не из тех, кто способен бросить все и сбежать. Она может вернуться в любой момент. Растерянность перед лицом бесчисленных вариантов мучила. Беспокойно ворочаясь с боку на бок, она пролежала без сна до рассвета, а потом наконец забылась тревожным сном и сразу увидела милое лицо Хильды — воплощение доброты и заботы, светившееся всегда ей навстречу с любовью, большей чем материнская. Проснувшись, она опять оказалась во власти чудовищной яви. Если бы только увидеть Хильду, взять ее за руку и все ей объясните.

Узнавать адрес Хильды у Руперта было для Морган немыслимо. Возможно, он и не знал его. Но в любом случае ни о каких контактах с ним не могло быть и речи. Руперт виделся ей теперь просто бездушным инструментом разрушения. Легкомысленным отношением к жене он сокрушил гораздо больше, чем догадывался. Его великая любовь была лишь поверхностным увлечением, во всяком случае сейчас это было вполне очевидно. Морган ругала себя за то, что не пресекла его чувство в зародыше. Необходимо было просто осмеять эту так называемую любовь.

Теперь было даже не вспомнить, как же оно воспринималось тогда, в самом начале. Растроганность, нежность, открытость чувств соединялись, кажется, с возбуждением и азартом. Бессильное сожаление вырвало из ее груди стон. Вид Руперта вызывал бы теперь тошноту, мысли о том, как общаться с ним в будущем, она просто откидывала. Без конца упрекая себя, слышала эти упреки, произносимые голосом Хильды, и страстно молила ее о прощении.

Поступки, которые я совершала в последние годы, все приводили к несчастью, думала Морган, но поначалу каждый из них казался таким естественным. Естественно было влюбиться в Джулиуса, естественно было расчувствоваться от слов Руперта. Как можно разумно выстроить свою жизнь, если вначале все представляется оправданным и неизбежным, а в конце неожиданно оборачивается чем-то непредсказуемым? Единственный мой неестественный поступок, сообразила вдруг она, — это брак с Таллисом. Но и он обернулся несчастьем. А поначалу казался неестественным и неизбежным. На что она тогда надеялась? Наверняка какие-то надежды были. Неужели она их просто забыла? Время от времени приходило на ум пойти к Таллису и рассказать ему о Руперте и Хильде, рассказать ему все, все, все. Если бы только Таллис был потверже, поувереннее и повнушительнее, она приникла бы к его коленям. Такой, как есть, он не мог притянуть ее. А кроме того, исповедаться Таллису означало бы предать Хильду.