8  

— Amor vincit omnia. Это из тех изречений, которые и я знаю.

— В общем и целом. В перспективе. В идеале.

— Ты такой мудрый, Руперт. Ты инстинктивно мудр и великодушен. Меня иногда пугает, что ты переносишь все эти качества в книгу. Наверно, я говорю непонятно.

— Ты боишься, как бы процесс анализа не повредил моим обостренным инстинктам? Но в книге речь не обо мне. И толкует она о нравственных принципах, не об инстинктах.

— Я уверена, что у тебя очень твердые нравственные принципы. И это не просто слова: я говорю серьезно. При этом я убеждена, что твердые принципы даются лишь тем, кто приходит к ним инстинктивно, даются таким, как ты. Все это от сердца, от врожденного чувства ответственности, умения по-настоящему любить. Все другое — холод и ничего больше, абстракция… философия.

— Но, Хильда, мою книгу трудно назвать философской. Я государственный служащий, а не философ в полном смысле слова. Так, «метафизик выходного дня».

— На мой слух, уже это звучит философски.

— Будь это философией, ты ничего бы не поняла.

— Я и не понимаю! Конечно, я не против книги, милый. Но мне так хочется, чтобы она была уже дописана. Ты будешь скучать без этой работы. Но сейчас мне все время страшно, как бы чего не случилось, как бы она не сгорела, не потерялась… Восемь лет труда, бесчисленные страницы, исписанные твоим аккуратным мелким почерком. И ни одной копии!

— Я скоро закончу. И мы отпразднуем это. Отдадим рукопись машинистке, и ты перестанешь тревожиться.

— А книга сделает тебя знаменитым?

— Боюсь, что нет, дорогая. Ты хочешь, чтобы я был знаменит? Хильда, ты в самом деле не огорчилась, когда я отказался от титула?

— Нет, огорчения не было. Хотя «леди Фостер» звучало бы хорошо. Я завела бы розовые открытки с тиснением: «От леди Фостер». Но ты, разумеется, должен слушать только себя или то, что я называю твоими инстинктами. У меня абсолютная вера в их правоту. Бог да пошлет тебе удачу. Давай, милый, выпьем за следующие счастливые двадцать лет нашей жизни.

2

— И что у тебя сейчас в мыслях?

— Джулиус Кинг.

— О!

— Что значит «о!»?

— Просто «о».

— Похоже, ты встревожен?

— Я не встревожен.

— А может, следовало бы.

— Прекрати, Аксель!

— Как легко тебя раздразнить, Саймон.

Аксель сидел за рулем голубого «хиллман минкса», мчавшегося по запруженной в час пик Кромвель-роуд. Для не водившего машину Саймона было загадкой, как это они все несутся бок о бок, не задевая и не царапая друг друга. Тонкий и грациозный, прекрасно справляющийся с любой работой по дому, Саймон отчаянно боялся возможных аварий, и Аксель запретил ему учиться вождению. Саймон притворялся глубоко огорченным: законная претензия к Акселю в любой момент могла прийтись кстати. Но быть пассажиром Акселя доставляло ему огромное, никогда не тускнеющее удовольствие. Саймон испытывал его и сейчас, когда сидел вытянув руку вдоль спинки сиденья, почти касаясь рукавом воротника Акселя.

— Когда появится Джулиус?

— Он уже появился.

— Ты не сказал мне.

— Я сам узнал только утром. Его письмо пришло ко мне на работу.

— Почему на работу?

— Потому, глупенький, что домашнего адреса он не знает.

— О!

В первые два года своей связи Саймон и Аксель жили в небольшой квартире Акселя в Бейсуотере. Но год назад они купили дом в Бэронс-корте, и Саймон все еще с удовольствием занимался его обустройством. Аксель был равнодушен к обстановке. Саймон воспринимал покупку дома как знаменательный шаг. Аксель воздерживался от признания, что их союз строится в расчете на долголетие, и категорически отказывался от планов на будущее.

— Когда ты в последний раз видел Джулиуса, Аксель?

— Около четырех лет назад. Еще до его отъезда в Южную Каролину и совсем незадолго до нашей с тобой исторической встречи в Афинах. А ты когда видел его в последний раз?

— Страшно давно. Наверно, лет шесть назад. У Руперта. Но по сути я с ним почти не знаком. Он никогда не обращал на меня внимания.

— Не надо говорить об этом так удрученно.

— Я вовсе не удручен. С чего бы? Ведь он был другом Руперта. Забавно, что он ни разу не видел нас вместе.

Аксель был сверстником Руперта и его коллегой по государственной службе. Умный, холодноватый, молчаливый. Как брат Руперта, Саймон был с ним немного знаком, но даже и не подозревал о его гомосексуальности. Вероятно, полагал Саймон, об этом не знал и Руперт. Саймон догадывался о том, что брату было не слишком приятно, когда его старый друг и коллега вступил в связь с его младшим братом, но, разумеется, обсуждать Акселя с Рупертом было теперь немыслимо. В студенческие годы Аксель имел любовников, затем прожил какое-то время с зубным врачом, эмигрировавшим позднее в Новую Зеландию.

  8  
×
×