Женщины Цезаря

— Да, но, по крайней мере, с тобой я могу поговорить. Цезарь, ты настоящий солдат, не кабинетный начальник. Когда придет время, ты будешь знать, как умереть — в доспехах, защищающих твое лицо и бедра. И смерть не найдет в тебе ничего, что нельзя было бы назвать прекрасным.

— Гомер. Как хорошо сказано, Магн!

— На Востоке я много читал, и мне это очень понравилось. Ты знаешь, со мной сейчас Феофан из Митилен.

— Большой ученый.

— Да, для меня это было важнее, чем тот факт, что он богаче Креза. Я взял его с собой на Лесбос и сделал римским гражданином — на агоре в Мити ленах, перед всем народом. Потом от его имени я освободил Митилены от дани Риму. Я очень хорошо ладил с местными.

— Так и должно быть. Кажется, Феофан — близкий родственник Луция Бальба из Гадеса.

— Их матери были сестрами. Ты знаешь Бальба?

— Очень хорошо. Мы познакомились, когда я был квестором в Дальней Испании.

— Он служил моим разведчиком, когда я сражался с Серторием. Его и его племянника я тоже сделал гражданами Рима. Но этих новых граждан оказалось так много, что я разделил их между моими легатами, чтобы Сенат не подумал, что я лично делаю гражданами половину Испании. Бальб-старший и Бальб-младший теперь Корнелии. Думаю, по имени Корнелия Лентула, но не того, которого сейчас зовут Спинтер. — Он весело рассмеялся. — Люблю умные прозвища! Вообрази, тебя называют в честь актера, знаменитого исполнителя второстепенных ролей! Это так точно выражает мнение людей о человеке, не правда ли?

— Конечно. Я сделал Бальба-старшего моим praefectus fabrum.

Живые голубые глаза Помпея блеснули.

— Проницательно!

Цезарь открыто смерил Помпея взглядом.

— А ты хорошо выглядишь для своих лет, Магн, — заметил он с усмешкой.

— Сорок четыре, — объявил Помпей, самодовольно похлопывая себя по плоскому животу.

Он действительно хорошо смотрелся. Восточное солнце сделало почти незаметными его веснушки и осветлило копну его ярко-золотистых волос — все таких же густых, как с легкой завистью подумал Цезарь.

— Ты должен будешь дать мне полный отчет о том, что происходило в Риме, пока меня там не было.

— Я думал, что ты уже оглох от обрушившихся на тебя новостей.

— Что? От таких самовлюбленных пискунов, как Цицерон? Ха!

— Мне казалось, вы близкие друзья.

— У политика нет настоящих друзей, — медленно проговорил Великий Человек. — Он дружит с теми, с кем целесообразно поддерживать связь.

— Вот это правильно, — засмеялся Цезарь. — Ты, конечно, слышал про суд над Рабирием?

— Я рад, что ты вонзил нож в Цицерона. Иначе он продолжал бы болтать о том, что изгнать Катилину важнее, чем завоевать Восток! Заметь, у Цицерона есть свои цели. Но он, кажется, считает, что и у других достаточно времени, чтобы строчить тысячелистные письма, какие пишет он. В прошлом году он сотворил для меня подобное послание, а я отделался несколькими строчками. И что же он делает? Возражает мне! Обвиняет меня в холодном к нему отношении! Ему следовало бы поехать управлять провинцией, тогда бы он узнал, как сильно может быть занят человек. Но он предпочитает удобно возлежать на ложе в Риме и советовать нам, военным, как воевать. В конце концов, Цезарь, что он сделал для Рима? Произнес несколько речей в Сенате и на Форуме, а покончить с Катилиной послал Петрейю.

— Очень емко изложено, Магн.

— Но теперь, когда они решили, что делать с Клодием, я должен узнать дату моего триумфа. По крайней мере, на этот раз я поступил умно и распустил армию в Брундизии. Они не смогут сказать, что я сижу с армией на Марсовом поле, пытаясь шантажировать их.

— Не рассчитывай, что они назовут тебе дату твоего триумфа.

Помпей выпрямился в кресле.

— Что ты сказал?

— С тех пор как boni услышали, что ты возвращаешься домой, они что-то замышляют против тебя. Они намерены отказывать тебе во всем. Они собираются отказаться ратифицировать твои мероприятия на Востоке, не признавать предоставленные тобой гражданства, не давать тебе земли для твоих ветеранов. И я подозреваю, что их тактика — держать тебя за пределами померия как можно дольше. Как только ты займешь свое место в Палате, ты сможешь точнее узнать их намерения. У них есть блестящий плебейский трибун Фуфий Кален, и я думаю, он собирается налагать вето на любое предложение, если это предложение будет в твою пользу.

— О боги, не может быть! Цезарь, что с ними происходит? Я увеличил дань Риму от восточных провинций с восьми тысяч талантов в год до четырнадцати тысяч! И ты знаешь, какова доля казны в трофеях? Двадцать тысяч талантов! Понадобятся два дня, чтобы показать во время триумфа всю мою добычу. Сколько кампаний я должен воспроизвести на платформах! Я отмечал триумфы на всех трех континентах! До меня этого не делал никто! Десятки городов названы моим именем или в честь моих побед, — города, которые я основал! Цари ходят у меня в клиентах!