ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

— Нет. Прован очень похож…

— Стоп! Не рассказывай. В моих сочинениях зачастую предчувствуются события, на которых они основаны, но ни один автор на подобные предчувствия не должен полагаться.

Ланарк был так взволнован, что встал и пошел к окну, дабы разобраться в своих мыслях. Автор показался ему скользкой личностью, однако не слишком выразительной — по причине его самодовольства и болтливости. Вернувшись к кровати, он спросил:

— Чем кончится моя история?

— Катастрофой. В рассказе о Toy демонстрируется человек, который умирает оттого, что несостоятелен в любви. Он обрамлен рассказом о тебе, где показана цивилизация, гибнущая по той же самой причине.

— Послушайте, — сказал Ланарк, — я не лез из кожи вон, чтобы стать делегатом. Я не желал ничего, кроме чуточки солнечного света, любви, самого обычного счастья. И на каждом шагу мне мешали организации и предметы, а теперь я почти уже старик и смысл жизни для меня свелся к тому, чтобы встать перед публикой и произнести доброе слово в защиту единственного народа, который мне известен. И вы заявляете, что это слово окажется бесполезным. Так уж вы запланировали.

— Да, — энергично закивал автор. — Да, верно.

Глядя сверху на дурацки кивавшее лицо, Ланарк внезапно вообразил, что оно принадлежит жуткой кукле чревовещателя. Он поднял сжатый кулак, но ударить не решился. Обернулся и обрушил удар на картину на мольберте — то и другое с грохотом упало. Сбил на пол другую картину, у двери, рванулся к высокому книжному шкафу в углу и резко его качнул. С верхних полок водопадом устремились книги, от их падения вся комната затряслась. Вдоль стен тянулись длинные низкие полки с книгами, папками, бутылками и тюбиками с краской. Взмахом руки Ланарк смел все это на пол, потом обернулся, тяжело дыша, и уставился на кровать. Вид у автора был расстроенный, но картины и мольберты вернулись на свои места, а когда Ланарк обвел взглядом комнату, оказалось, что книги, папки, бутылки и краски преспокойно стоят там же, где были прежде.

— Фокусник! — выкрикнул Ланарк с отвращением. — Проклятый фокусник!

— Да, — смиренно согласился фокусник. — Прошу прощения. Сядь и позволь мне объяснить, почему история должна развиваться именно так. Пока я говорю, можешь поесть — уверен, ты проголодался, — а потом скажешь, что, по-твоему, нужно подкорректировать. Сядь, пожалуйста.

Стульчик у кровати был маленький, но мягкий и удобный. Рядом появился столик с закрытыми блюдами на подносе. Ланарк чувствовал скорее усталость, чем голод, но, посидев немного, из любопытства снял крышку. Под ней оказалась миска с темно-красным супом из бычьих хвостов, так что Ланарк взял ложку и принялся за еду.

— Для начала, — сказал фокусник, — я объясню физику мира, в котором ты живешь. Все, что ты пережил и переживаешь, с первого взгляда на кафе «Элита» до металла ложки, которую ты держишь в руке, или вкуса супа у тебя во рту, сделано из одной и той же субстанции.

— Атомов, — подсказал Ланарк.

— Нет. Из оттисков. Некоторые миры сделаны из атомов, но твой — из миниатюрных значков ^{4} , которые маршируют в линию, как армия насекомых, по страницам, и страницам, и страницам белой бумаги. Я сказал, что их ряды маршируют, но это метафора. Они совершенно неподвижны. Они неживые. Как же им удается изобразить движения и шумы Бородинской битвы, белого кита, бороздящего моря, падших ангелов в озере пламени?

— Через чтение, — нетерпеливо бросил Ланарк.

— Именно. Твое выживание как персонажа и мое как автора зависит от того, удастся ли нам заманить в наш печатный мир живого человека и удерживать его там достаточно долго, чтобы похитить энергию воображения — она и дает нам жизнь. С целью зачаровать этого незнакомца я иду на отвратительные поступки. Самые священные свои воспоминания я низвожу до банальнейших слов и фраз. Когда требуются более выразительные фразы или мысли, я ворую их у других писателей, выкручивая их так, чтобы они не отличались от моих. Но вот что хуже всего: огромный мир, данный мне при рождении, — мир атомов — служит мне мешком с лоскутками, откуда я заимствую формы и краски, дабы придать занимательности своим неоригинальным выдумкам.

— Вы словно бы жалуетесь, — сказал Ланарк. — Непонятно почему. Никто не принуждает вас работать с оттисками, а кроме того, любая работа предполагает некоторое унижение. Хотелось бы знать, почему ваши читатели в их мире должны упиваться видом того, как я, в моем мире, не могу добиться ничего хорошего.

---