24  

Доктор скрестил руки, сунув ладони под мышки, и поджал губы, отчего сделался похож на фигурку китайского мандарина.

— Попытаюсь, но не обещаю. С начала Второй мировой войны наш институт был изолирован. Попадают сюда только одним путем, и взять с собой багаж невозможно — в этом вы убедились сами.

— Но ваши санитарки — молодые девушки!

— Ну и что?

— Вы сказали, что это место изолировано.

— Да. Мы набираем персонал из бывших пациентов. Надеюсь, вы тоже вскоре к нам присоединитесь.

— Когда мне станет лучше, я намерен отсюда уйти.

— Это легче сказать, чем сделать. Через день-два, когда вы начнете нормально ходить, мы это обсудим. Тем временем я поищу вам какое-нибудь чтиво.


Вместе с двенадцатичасовой кормежкой санитарки принесли ему детскую книжку с картинками — «Ежегодник Бедняжки Вулли» за 1938 год, криминальный роман без обложки под названием «Нет орхидей для мисс Блэндиш»[4] и хорошо сохранившийся пухлый томик «Священная война»[5], где вместо «s» было в большинстве случаев напечатано «f» и добрая половина страниц оставалась неразрезанной. В первую очередь Ланарк взялся за «Бедняжку Вулли». Временами книжка вызывала улыбку, но многие страницы были испорчены — разрисованы тупым коричневым мелком. Он принялся за «Орхидеи» и к вечеру успел прочитать половину, но тут в комнату вбежали санитарки и отгородили ширмами соседнюю кровать. Они притащили с собой металлические цилиндры и тележки с медицинским оборудованием и все повторяли: «Готовься, Бровастик, вот-вот прибудет для тебя приятель».


Санитар-мужчина приволок каталку, и комната наполнилась хриплыми гортанными звуками дыхания. Фигура на каталке была скрыта спинами двух врачей, один из которых был доктор Ланарка. Они зашли за ширму, и санитар убрал каталку. Ланарк не мог больше читать. Он прислушивался к звяканью инструментов, шепоту врачей, громкому хриплому дыханию. Ему принесли вечерний чай и выключили свет. Горела только лампа за ширмами; комната купалась в подвижных тенях от окна в коридоре. Дыхание успокоилось, превратившись в чередование двух музыкальных вздохов, а затем сделалось совсем неслышным. Ширмы и тележку с оборудованием укатили прочь, и все ушли, кроме доктора в очках без оправы. Он подошел к постели Ланарка и тяжело опустился на ее край, вытирая себе лоб салфеткой.

— От болезни мы его вылечили, беднягу. Но один бог знает, оправится ли он от путешествия сюда, — сказал доктор.

В свете прикроватной лампы, подпертое подушками, виднелось лицо, удивительно похожее на желтый череп; единственным указанием на возраст и пол служили седые усы с висящими кончиками. Глаза провалились так глубоко, что невозможно было их разглядеть. На покрывале лежала иссохшая рука, к забинтованному бицепсу бежала по блестящей трубке какая-то жидкость из бутылочки, которая была подвешена на держателе.

Доктор сказал со вздохом:

— Мы сделали, что могли, и по крайней мере восемь часов его ничто не будет беспокоить. Я попрошу вас об одолжении. Сон у вас, полагаю, не крепкий?

— Да.

— Он может очнуться и захотеть, чтобы кто-нибудь с ним поговорил. Я мог бы оставить санитарку, но их профессиональный тон, чертов оптимизм — человека, погруженного в себя, это угнетает. Поговорите с ним, если он захочет, а если ему понадобится врач, вызовите меня по этому переговорному устройству.

Он вынул из кармана радиоаппарат из белой пластмассы, размером с пачку сигарет. На одной поверхности имелась круглая сеточка и красный выключатель сбоку. Доктор нажал на выключатель, и в аппарате зазвучал тихий, но отчетливый голос, отчаянно зовущий доктора Баннерджи в родильную палату Q. Доктор выключил аппарат и сунул его Ланарку под подушку.

— Он работает и на прием, и на передачу. Если вы заговорите и попросите позвать меня, мне передадут вызов. Фамилия моя Манро. Только не вздумайте бодрствовать. Он вас разбудит, если ему понадобится.


Ланарку не спалось. Он лежал на краю светового пятна, окружавшего пациента, повернувшись спиной к его костлявой голове и слушая под подушкой радио. Манро говорил, что в институте не хватает персонала, и все же численность его была немалой. За десять минут Ланарк слышал раз сорок, как того или иного врача срочно вызывали — куда и для чего, понять было невозможно. Кто-то говорил: «Доктор Гибсон, не пройдете ли вы к клоаке? На правом краю имеется сопротивление». Другой требовал: «В палате R-шестьдесят нужен остеопат. Там наблюдается каталепсия с тремором. Освободившемуся остеопату срочно пройти в палату R-шестьдесят для ухудшившихся!» Его поставил в тупик следующий вызов: «Предупреждение инженерам от профессора Озенфанта. В одиннадцатой комнате, приблизительно в пятнадцать-пятнадцать, ожидается разрядка саламандры». Щелкнув выключателем, Ланарк прекратил этот гам и забылся беспокойным сном.

  24  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×