ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах

Мало-помалу Ланарк выпрямил спину. В центре круга было пусто. Далеко справа стоял Уимз, а рядом с ним — лорд и леди Монбоддо. Перед ним на скатерти находилась низенькая подставка с розами, среди которых торчали микрофоны. У всех гостей по эту сторону круга был бело-розовый цвет лица. По ту сторону сидели гости желто- или коричневолицые, а прямо напротив Монбоддо — пять членов черной группировки. Несколько смуглых делегатов, не слушая речи, тихо переговаривались. Уимз говорил:

— …Будет, боюсь, недоступно моему пониманию, а с тем, что я пойму, мне, вероятно, будет трудно согласиться. Но, поскольку за эти три дня он чего только от нас не наслышался, справедливость требует, чтобы ему тоже было дано слово. Итак, лорд Монбоддо, прошу вас охарактеризовать вкратце работу совета. Тогдашнюю, Теперешнюю и Будущую.

Под аплодисменты Уимз сел. Монбоддо, с полузакрытыми глазами, улыбался в стол. Поднявшись на ноги, он оперся одной рукой о стол, другую спрятал в карман и склонил с улыбкой чуть набок голову. Выждал, пока стихнут аплодисменты, перешептывания, кашель и шарканье ног. В наступившей тишине его фигура, в позе небрежной, но неподвижной, приобретала все большую мощь и величие, и большой круг гостей сделался похож на ряд резных статуй. Ланарк поразился тому, как тихо ведет себя такое обширное собрание. Тишина давила, словно хрустальный пузырь, заполнивший верхнюю часть палатки и упершийся ему в макушку; Ланарк мог бы в любой миг разрядить атмосферу, просто-напросто выкрикнув ругательство, но он прикусил себе губу, чтобы удержаться. Монбоддо заговорил:

— Есть люди, которым скромность дана от рождения. Есть люди, которые ее усваивают. А есть такие, кому она навязана. Боюсь, что сэр Тревор решительно отнес меня к последней категории.

Многие засмеялись, и громче всех Уимз.

— Некогда я был молодым и амбициозным начальником отделения. Я открывал новые горизонты, у меня бывали творческие озарения, которые — поверьте, друзья, — граничили, как мне кажется, с гениальностью! Что ж, дерзость моя была наказана. Ныне я стою на самой вершине нашей гигантской пирамиды и более не созидаю. Мое дело — воспринимать, согласовывать и продвигать блестящие идеи молодых коллег, положение которых позволяет им действовать активно. Я изучаю варианты и без лишних эмоций отбрасываю те из них, что не соответствуют нашей системе. Такая работа задействует лишь очень малую долю человеческого ума.

— Ерунда! — жизнерадостно выкрикнул Уимз.

— Нет-нет, друзья мои, не ерунда. Обещаю, что уже через три года все те ограниченные навыки, которые требуются от главы совета, станут доступны гуманоидным схемам «Квантума — Кортексина», равно как ныне они способны выполнять обязанности секретарей и особых полицейских. Возможно, я стану последним лордом Монбоддо, полностью относящимся к человеческому роду. Эта мысль весьма польстила бы моему немалому тщеславию, если бы не прогресс в делах правления, который все заметят после этой перемены. Внезапно наступит всеобщее резкое ускорение. Да, нынешнее человеческое правление балансирует на грани. Но прежде чем обрисовать перспективы, я должен рассказать о шагах, которые нас сюда привели.

Итак, перенесемся на шесть тысячелетий назад и, взглядом зорче орлиного, посмотрим с Солнца на третью его планету: влажный и плодородный сине-зеленый шар. Пустыни не столь обширны, как сейчас, джунгли же, на тучных почвах, распространились шире, реки, засоренные кустарником, плавно переходят в болота. Нет ни полей в живых изгородях, ни дорог, ни городов. Присутствие человека прослеживается только в том месте, где западный край шара вкатывается в ночную тень. На этом туманном изгибе зажигаются далекие проблески: то жгут костры охотники на лесных прогалинах, рыбаки в устьях рек, кочевники-скотоводы или земледельцы, обосновавшиеся на тощих почвах между пустыней и джунглями, так как нас слишком мало, чтобы отвоевать у леса хорошую землю. Наши крохотные, размером с племя, демократии распространились по всему миру, однако куда больше, чем мы, на него влияют наши близкие родственники, белки: от них зависит выживание некоторых древесных пород. Мы живем здесь уже полмиллиона лет, но история, то есть бурные столкновения из-за принципов и дележ собственности, еще не началась. Не удивительно, что первые историки считали, будто мир был создан каких-нибудь несколько веков назад. Не удивительно и то, что, по мнению позднейших теоретиков, доисторические люди были инфантильны, дики, грубы и проводили время в противоборствах и совокуплениях еще более варварских, нежели в наши дни.