Маленький, большой

После этого Оберон-младший ни разу не открывал также и старый дневник, куда заносил свои собственные соображения. Он вернул на место в библиотеку последнее издание «Архитектуры загородных домов». Его скромные открытия, или то, что он принимал за открытия, — модель планетарной системы, несколько любопытных оговорок, сделанных родной и двоюродной бабушками, — от которых у него прежде захватывало дух, поглотил обильный поток издевательских фотоснимков, а равно и еще более издевательских комментариев, добавленных его тезкой. Он забыл обо всем этом. Игра в тайного агента кончилась.

Да, он не был больше тайным агентом, но к тому времени так приучился искусно играть роль члена своей семьи, что постепенно сделался им в действительности. (С тайными агентами так происходит сплошь и рядом.) Тайна, не разоблаченная фотографиями Оберона-старшего, пряталась (если она вообще существовала) в сердцах домашних; Оберон-младший так долго притворялся, будто знает все известное остальному семейству (утратив бдительность, они проговорятся — думал он), что и сам этому поверил, а затем — почти одновременно с наблюдениями — выбросил из головы и тайну. Домашние тоже, если и знали прежде нечто ему неведомое, благополучно об этом забыли (во всяком случае, скрывали, что помнят), и таким образом все оказались в равном положении и он не хуже других. Подсознательно он даже ощущал себя участником заговора, из которого был исключен только его отец. Смоки не знал. Он не знал даже, что им известно, что он не знает. Это, однако, не отдаляло их от Смоки, а, напротив, еще теснее привязывало. Словно бы они скрытничали отчасти для того, чтобы приготовить Смоки сюрприз. Таким образом, Оберону на некоторое время стало легче общаться с отцом.

Однако если Оберон перестал ломать голову над действиями и поступками других, свои собственные действия и поступки он по привычке продолжал держать в секрете. Часто он без всякой необходимости изобретал ложные предлоги. Он не желал, разумеется, напускать туман, даже когда был тайным агентом: задача тайного агента прямо противоположная. Мотивом, если таковой вообще имелся, было желание представить себя другим в более мягком и ясном свете, в то время как сам он видел свою персону в туманных вспышках фонарей.

— Куда это ты спешишь, как на пожар? — спросила Оберона Дейли Элис, увидев, как он после школы стремительно запихивал в себя на кухне молоко и печенье. Этой осенью он единственный из Барнаблов все еще ходил в школу Смоки. Люси закончила учиться в прошлом году.

— Играть в бейсбол, — отозвался он с набитым ртом. — С Джоном Вулфом и теми парнями.

Ага. — Дейли Элис до половины наполнила протянутый стакан. Бог мой, как же вырос Оберон за последнее время. — Скажи Джону, пусть передаст своей матери, что я зайду послезавтра, принесу суп и кое-какие вещи и посмотрю, что ей еще требуется. — Оберон не сводил глаз с печенья у себя на тарелке. — Не знаешь, ей не стало лучше? — Оберон пожал плечами. — Тейси сказала… ну ладно. — Судя по виду Оберона, вряд ли он стал бы повторять Джону Вулфу слова Тейси о том, что его мать умирает. Возможно, он не передаст даже то немногое, что ему поручено. Однако рисковать не стоило. — Кем ты играешь?

— Кетчером, — быстро проговорил он. — Обычно.

— Я тоже бывала кетчером. Обычно.

Медленно, задумчиво, Оберон опустил стакан на стол.

— Как ты думаешь, когда люди бывают счастливее: в одиночестве или с другими людьми?

Она отнесла его стакан и тарелку в мойку.

— Не знаю. Мне кажется… А сам ты как думаешь?

— Не знаю. Я просто задумался… — Задумался Оберон о том, был ли ответ на этот вопрос, каков бы он ни оказался, известен всем и каждому — во всяком случае, всем взрослым. — Мне, как будто, лучше с другими людьми.

— Правда? — Дейли Элис улыбнулась, но, поскольку она стояла к нему спиной, он этого не увидел. — Прекрасно. Ты экстраверт.

— Так мне кажется.

— Отлично, — мягко повторила Элис. — Надеюсь, ты не заползешь снова в свою раковину.

Засунув в карманы остатки печенья, Оберон уже устремился к двери. Он не остановился, но у него внутри внезапно открылось странное окошко. Раковина? Он прятался в раковине? И — что еще более странно — все вокруг об этом знали? Он заглянул в это окошко и на мгновение увидел себя чужими глазами. Тем временем ноги понесли его за широкую кухонную дверь, которая недовольно скрипнула у него за спиной, через пропахшую изюмом кладовую для припасов, через длинную пустую столовую, навстречу воображаемой игре в бейсбол.