200  

— Эй? — шепнул Оберон во тьму. — Эй?

Ничего.

— Эй. — На этот раз громче.

— Тише, — сказала она.

— Что?

— Говори тихо, — сказала Сильвия. — Не оборачивайся пока.

— Эй. Эй.

— Привет. Правда, здорово?

— Сильвия, — шепнул он.

— Как будто ты совсем рядом.

— Да, — сказал он, — да, — свистящим шепотом. Он стал втискивать свое сознание в темноту. На мгновение оно сложилось, потом опять расправилось. — Что?

— Ладно, — проговорила она приглушенным голосом и, немного помолчав, добавила: — Думаю, мне пора.

— Нет. Нет, прошу. Прошу, не уходи. Почему?

— Видишь ли, я потеряла работу.

— Работу?

— На пароме. Старик замечательный. Очень милый. Но ску-ука. День напролет туда-сюда. — Он почувствовал, что она немного отстранилась. — Так что мне, наверное, пора. Судьба зовет. — В ее словах звучала самоирония. Сильвия старалась обратить их в шутку, чтобы его позабавить.

— Почему?

— Шепчи, — шепнула Сильвия.

— Почему ты хочешь так со мной поступить?

— Как, бэби?

— Почему бы тебе, черт возьми, не уйти? Почему ты не уйдешь и не оставишь меня в покое? Иди иди иди. — Оберон умолк и прислушался. Тишина и пустота. Глубокий ужас нахлынул на него. — Сильвия? Ты слышишь меня?

— Да.

— Куда? Куда ты идешь?

— Дальше.

— Куда дальше?

— Сюда.

Чтобы устоять, он ухватился за холодные кирпичи. Его колени ходили ходуном.

— Сюда?

Чем дальше продвигаешься, тем больше становится.

— Черт возьми. Черт возьми, Сильвия.

— Здесь очень чудно, — сказала Сильвия. — Я ожидала совсем другого. Но я многое узнала. Наверное, я привыкну. — Она сделала паузу, и темноту наполнило молчание. — Но тебя мне не хватает.

— О боже.

— Так я пойду. — Шепот Сильвии звучал теперь слабее.

— Нет, — произнес Оберон. — Нет нет нет.

— Но ты только что сказал…

— Боже мой, Сильвия, — Ноги его не выдержали, и он тяжело опустился на колени, по-прежнему глядя в темноту. — О боже. — Сунув лицо в несуществующую полость, куда обращал речь, он принялся извиняться, униженно молить, сам уже не зная о чем.

— Нет, послушай, — растерянно прошептала она. — По мне ты замечательный, ей-богу, я всегда так считала. Не говори этой ерунды.

Тем временем Оберон, непонимающий и непонятый, расплакался.

— Так или иначе, я должна. — Голос ее звучал слабее, уже приглушенный расстоянием, и мысли отдалились тоже. — О'кей. Видел бы ты, что они мне надавали… Послушай, раро. Bendicion. [50] Веди себя хорошо. Бывай.

Позднее мимо Оберона засновали ранние пассажиры и торговцы, которые шли открывать грошовые лавчонки, а он, глухой ко всему, уткнув лицо в дверь в никуда, продолжал стоять на коленях, как наказанный озорник. Со свойственной городским жителям деликатностью или равнодушием, все отводили глаза, но некоторые на ходу печально или с отвращением качали головой: живой урок.

Впереди и позади

Слезы выступили на глазах у Оберона и тогда, когда он в маленьком парке подобрал эти остатки кораблекрушения — все, что сохранилось от Сильвии. Очнувшись на Вокзале в той же позе, он не знал, как и зачем здесь очутился; но теперь вспомнил. Это удалось ему с помощью Искусства Памяти, и теперь он мог распоряжаться спасенным имуществом.

Неизвестное, то, чего ты не знал, возникает вдруг, поразительным образом, если правильно расставить то, что знаешь. А скорее, то, что ты всегда знал, но не подозревал об этом. Каждый день здесь приближал его к этому; каждую ночь, лежа без сна в Миссии Заблудших Овец и слушая кашель и стоны мучимых кошмарами сотоварищей, он бродил в памяти по этим тропам и приближался к тому, чего не знал: к потерянному факту, одиночному и простому. Да, теперь он знает. Головоломка собрана до конца.

Он был проклят — все дело в этом.

Давным-давно (когда — он знал, а вот почему — нет) на него было наложено проклятие, злые чары, печать уродства: он сделался вечным искателем, обреченным на бесплодные поиски. По каким-то своим причинам (кто знает, просто ли они злобствовали или хотели покарать его за непокорность, хотя последняя при нем осталась, он не поддался) они наложили на него заклятие: тайком от него самого обратили его стопы задом наперед и послали его на поиски.

Это произошло (теперь он знал) в темной чаще, когда пропала Лайлак, а он звал ее отчаянно, надрывая сердце. С этого мига он сделался искателем, со стопами, Как-то обращенными не в ту сторону.


  200  
×
×