Маленький, большой

На Холм

Джордж заверил, что сидеть в доме ему нисколько не хочется: он приехал подышать воздухом и все такое, пусть даже день для этого не совсем подходящий. Поэтому Смоки надел шляпу и галоши, взял трость и вышел с ним прогуляться на Холм.

Дринкуотер укротил Холм, сделав на нем дорожку и каменные ступеньки в самых крутых местах, поставив грубые скамейки там, откуда открывался самый живописный вид, а вершину увенчав каменным столом, за которым можно было одновременно закусывать и обозревать окрестности.

— Ланча не нужно, — сказал Джордж.

Моросящий дождик прекратился — остановился, казалось, на полпути и завис в воздухе. Они двинулись вверх по тропинке, которая огибала верхушки деревьев, росших внизу, на обрыве. Джордж любовался серебряным узором капель на листьях и сучьях, а Смоки показывал ему редких птиц (он научился различать многих пернатых, в особенности редких).

— Нет, правда, — попросил Джордж, — скажи, как дела.

— Аспидный юнко, — проговорил Смоки. — Отлично-отлично. — Он вздохнул. — Зиму зимовать нелегко.

— Бог мой, конечно.

— Нет, здесь особенно трудно. Не знаю. Мне не хотелось бы, чтобы жизнь сложилась по-другому… Иногда по вечерам тоска невыносимая. — Джорджу показалось, что глаза Смоки наполнились слезами.

Джордж глубоко вздохнул, упиваясь сыростью и лесом.

— Да, плохи дела, — произнес он счастливым голосом.

— Приходится подолгу сидеть дома, — пожаловался Смоки. — Живем все вместе. Народу куча. Скоро уже смотреть друг на друга не сможем.

— В этом-то доме? Да в нем можно потеряться. Неделями никого не видеть.

Джорджу вспомнился день, похожий на нынешний, когда он ребенком приехал сюда на семейное празднование Рождества. В поисках тайника, где, как он догадывался, хранились праздничные подарки, он забрел на третий этаж и заблудился. Спустившись по странной лестнице, узкой, как мусоропровод, он оказался Где-то Еще, в странных комнатах; сквозняки вдыхали призрачную жизнь в пыльные шпалеры гостиной, шаги Джорджа звучали как чья-то чужая поступь, стремившаяся ему навстречу. Потеряв лестницу, он закричал; потом обнаружил другую. Когда он окончательно перепутался, вдали послышался голос Ма Дринкуотер, которая его звала. Джордж стремглав ринулся через комнаты, распахивая одну дверь за другой, пока за последней, похожей на церковный портал, не обнаружил двух своих кузин, которые принимали ванну.

Смоки и Джордж уселись на одну из дринкуотеровских скамей из узловатого гнутого дерева. Через завесу нагих ветвей виднелась сизая даль. Можно было рассмотреть даже серый хребет автомагистрали, раскинувшей свои гладкие кольца в соседнем округе. На миг, донесенное плотным воздухом, послышалось и дыханье чудовища — отдаленный гул грузовиков. Смоки указал на то ли палец, то ли одну из голов Гидры, которая на ощупь потянулась к ним меж холмов, но на полпути остановилась. Яркие солнечные вкрапления, оживлявшие картину, были не чем иным, как спящими гусеницами, не живыми, но рукотворными — землеройными машинами и самосвалами. Они не должны были продвинуться дальше; топографы и снабженцы, подрядчики и инженеры застряли в недоумении среди болота. Рудиментарная конечность никогда не нарастит кости и мышцы, чтобы вторгнуться в пентакль городов вокруг Эджвуда. Смоки знал это.

— Не спрашивай, откуда, — сказал он.

Но Джордж Маус обдумывал план, согласно которому все, по преимуществу пустые, строения в городском квартале, который принадлежал его семье, нужно было соединить внутренними переходами и закрыть, чтобы получилась громадная неприступная стена — как пустотелые стены замка. Она окружала бы центр квартала, где располагались сад и огород. Дворовые флигели и тому подобное можно будет снести и всю площадь сада сделать сплошным пастбищем или фермой. Там он будет выращивать всякую всячину, держать коров. Нет, коз. Козы меньше и не так прихотливы в еде. Их можно доить, а лишних козлят пускать на мясо. Джордж в жизни не убил ни одного животного крупнее таракана, но ел козлятину в пуэрториканской закусочной и при этом воспоминании у него текли слюнки. Он слышал голос Смоки, однако в слова его не вникал и потому спросил:

— А все-таки, в чем там дело? Что за история?

— Ну, тебе известно, что мы Защищены, — туманно отвечал Смоки, раскапывая тростью черную землю. — Но за покровительство нужно чем-то расплачиваться, правда? — Эти материи были для него загадкой в начале, но и теперь у него как будто понимания не прибавилось. Он знал, что плата необходима, но не мог сказать, внесена она прежде, предстоит платеж в будущем или он отсрочен. Этой зимой у Смоки возникло смутное чувство, будто у него что-то вымогают, требуют, вытягивают, а он отдает (но что именно — он не ведал); означало ли это, что Кредиторы получили свое? А может, гоблины, которые иногда, как ему казалось, мелькали в окнах, завывали в каминных трубах, сбивались в кучи под свесом крыши и скреблись в пустых верхних комнатах, — может, эти гоблины напоминали ему и всем обитателям Эджвуда о неуплаченном долге, невзысканной дани, причем главному гоблину полагалась некая жуткая прибыль, высчитать которую Смоки никак не удавалось.