Маленький, большой

Дом наполнился звуками: возвратившееся семейство перекликалось, что-то волочило, бегало по лестницам. Но взгляд Клауд не отрывался от зрелища бесконечных ответвлений, углов, коридоров. Она чувствовала, что, быть может, находится внутри этого места, позади нее расположена дверь, а впереди другая, первая из изображенных на карте; что, обернувшись, она увидит у себя за спиной еще одну бесконечную перспективу арок и перемычек.

Вполне справедливо

Всю ночь, особенно в холодную погоду, дом привычно бормотал что-то себе под нос. Источником шумов были, вероятно, сотни сочленений, антресоли, каменные детали на деревянных опорах. Дом стонал, мычал, скрипел; на чердаке расшатывалась и падала одна деталь, в погребе, от сотрясения, — другая. В щелях скреблись белки, стены и залы обследовали мыши. Один мышак прошествовал ночью на цыпочках, с прижатым к губам пальцем, с бутылкой джина под мышкой, пытаясь вспомнить, где находится комната Софи. Он едва не споткнулся о расположенную в неожиданном месте ступень; в этом доме все ступени находились в неожиданных местах.

В его голове все еще царил полдень. Действие пеллюсидара не ослабело, но, как бывает, обернулось бедой; он так же сильно стимулировал плоть и сознание, но от шуток перешел к мучительству. Джордж не знал, воспрянет ли его испуганно сжавшаяся плоть даже при виде Софи, а ведь ее еще нужно было найти. Ага: на расписанной стене горела лампа, и в ее свете была видна ручка двери — без сомнения, та самая. Джордж поспешил было туда, но ручка робко повернулась; он отступил в тень, дверь открылась. На пороге появился Смоки в накинутом на плечи старом халате (как заметил Джордж, из тех, что украшены по краям воротника и карманов плетеной тесьмой темного и светлого оттенка) и с большой осторожностью закрыл дверь. Чуть-чуть помедлив и вроде бы вздохнув, Смоки завернул за угол.

«Черт, а дверь все же не та, — подумал Джордж, — хорош бы я был, явившись прямо в их комнату — или это комната детей?» Окончательно запутавшись, он пошел прочь. Во время бесплодных поисков в изогнутых, как раковина, коридорах второго этажа его подмывало спуститься этажом ниже: может, он по глупости забрел на соседний этаж и забыл об этом. Затем он Как-то очутился у двери, которая, как шепнул ему Рассудок (хотя чувства это оспаривали), уж точно вела в нужную спальню. Немного боязливо Джордж толкнул дверь и шагнул внутрь.

Под наклонным потолком мансарды спали сладким сном Тейси и Лили. При свете ночника были видны призрачные игрушки, мерцали глаза медведя. Две девочки, одна из которых до сих пор спала за решеткой детской кроватки, не пошевелились, и Джордж уже собирался затворить дверь, но тут понял, что в комнате, у постели Тейси, находится кто-то еще. Кто-то… Он выглянул из-за двери.

Кто-то как раз вынул из тонких складок своего серого, как ночь, плаща серый, как ночь, мешочек. Лица незнакомца Джордж не видел: оно было закрыто широкой испанской шляпой, серой, как ночь. Подойдя к кроватке, где лежала Лили, незнакомец пальцами, затянутыми в серую, как ночь, перчатку, вынул из мешочка щепотку какого-то порошка и распылил над лицом спящей девочки. Тускло мерцавший ручеек золотого песка пролился на ее глаза. Посетитель отвернулся и стал прятать мешок, но тут ощутил на себе взгляд Джорджа, застывшего в дверном проеме. Незнакомец воззрился на Джорджа поверх высокого воротника своего плаща, и Джордж разглядел его глаза: спокойные, прикрытые тяжелыми веками, серые, как ночь. В них читалось подобие жалости. Незнакомец покачал своей тяжелой головой, словно желая сказать: нет, сынок, сегодня тебе ничего не отломится. Что было, в конце концов, вполне справедливо. Он повернулся и, помахивая кисточкой на шляпе и хлопая плащом, направился куда-то еще, к более достойным людям.

Когда Джордж добрел наконец до своей безотрадной постели (случилось, что ему досталась воображаемая спальня), ему пришлось часами лежать без сна. Уставшие глаза были готовы выскочить из орбит. Он лелеял в объятиях бутылку джина, время от времени вытягивая из ее недр глоток освежающего дурмана. Сознание все еще горело круговым фейерверком, и в нем беспорядочно смешивались ночь и день. Он понял лишь одно: первая комната, куда он пытался войти и откуда вышел Смоки, была действительно спальня Софи — никак не иначе. Эта пугающая мысль рассосалась, не придя к логическому концу: искрение синапсов потухло, словно их один за другим выключила милосердная рука.