Осиная фабрика

Конечно, было несколько рискованно дважды спрашивать об одном и том же, но, по-моему, исключительные обстоятельства меня оправдывали, да и, в конце концов, это же моя Фабрика.

С осой проблем не было. Она, можно сказать, добровольно заползла в ритуальную баночку из-под джема. Я сунул ей вслед несколько листьев, а также шмоток апельсиновой кожуры на закуску и закрыл специальной крышкой с дырочками. Пристроил в тенечке на речном берегу и занялся плотиной.

Денек выдался солнечный, и я быстро взмок на своих гидротехнических работах; папа тем временем собирался красить оконные переплеты на задней веранде, а оса, шевеля усиками, исследовала содержимое банки.

Закончив дамбу примерно наполовину – не самый удачный момент, – я подумал, что было бы забавно сделать ее подрывной. Я устроил водослив, сбегал к сараю за Вещмешком, вернулся и выбрал из бомбочек с электрическими детонаторами самую маленькую. Примотал оголенные концы проводов, торчавшие из просверленного в ее корпусе отверстия, к проводам бывшего фонарика, а ныне взрывной машинки и, засунув бомбочку в два полиэтиленовых мешка, прикопал ее в основании первой дамбы. Провода я вывел за плотину, за недвижную воду верхнего бьефа, почти к тому месту, где я оставил банку с осой. Для пущей натуральности забросал провода песком и продолжил строить плотину.

Гидротехнический комплекс в итоге вышел исполинским, целый каскад плотин, и деревушек было две: одна между плотинами, другая – ниже по течению за последней плотиной. Я выстроил мосты и автострады, замок с четырьмя башнями и два автодорожных тоннеля. В аккурат перед пятичасовым чаем я размотал на всю длину провод из корпуса бывшего фонарика и перенес банку с осой на верхушку ближайшей дюны.

Отсюда я видел отца – тот продолжал вырисовывать бордюры вокруг окон веранды. Если очень напрячься, я могу вспомнить, как был когда-то выкрашен фасад дома, его обращенный к морю лик; уже тогда рисунки были поблекшие – пусть второстепенная, но безусловная классика кислотного искусства, если, конечно, память мне не изменяет: огромные спирали и мандалы, разбросанные по фасаду словно «техниколорные» татуировки, вихрились вокруг окон и огибали входную дверь. Реликты отцовского хиппанского прошлого, они давно уже стерты – ветром и морем, дождем и солнцем. Если долго вглядываться, можно различить смутный контур да кое-где чудом уцелевшие цветные пятнышки, похожие на шелушащуюся кожу.

Я раскрыл корпус фонарика, вставил батарейки, надежно их закрепил и лишь тогда нажал кнопку. Ток потек последовательно с импульсом от девятивольтовой батарейки, примотанной к корпусу; провода выходили из отверстия, где когда-то была лампочка, и вели, забросанные песком, к вмурованной в плотину бомбочке. Где-то в ее середине накалился фрагмент металлической мочалки – сперва тускло, затем ярче, докрасна – и, начав плавиться, воспламенил белую кристаллическую смесь, которая взорвалась и разворотила железный корпус (а сколько я потел у тисков, придавая отрезку трубы надлежащую форму!), словно бумажный.

Ба-бах! – вскинулся над главной плотиной грязный фонтан песка, воды, газа и пара и стал дробно осыпаться. Взрыв прозвучал мощно и глухо, а за мгновение до него я ощутил седалищем вибрацию почвы, резкую и четкую.

Подброшенный взрывом песок осыпался с плеском в воду, кучками шлепался на дороги и дома. Густая коричневая струя хлынула сквозь пробоину и обрушилась на первую деревню, пропахала ее насквозь и стала переполнять водохранилище перед второй плотиной, снося песчаные домики, подмывая укрепления замка и его уже покосившиеся башни. Не выдержали мостовые опоры, и деревяшка плюхнулась одним концом в воду, которая начала уже переливаться через гребень второй плотины (напор-то был – ого-го, равно как и перепад – полсотни метров под уклон) и наконец смыла замок к чертовой матери.

Я оставил банку и, ликуя, сбежал по склону дюны; поток катился, разделяясь на ветвящиеся ручьи, смывал дома, несся по дорогам и тоннелям и, достигнув последней плотины, играючи перехлестнул ее – и ринулся на вторую деревню. Повсюду рушились дамбы, осыпались дома, падали мосты и схлопывались тоннели, берега и те не выдерживали; я озирал картину разрушения, и к горлу подкатила волна сладкого восторга.

Длинный хвост проводов колыхался в воде на периферии потока. Я проводил взглядом волновой фронт, стремительно катящийся к морю по давно не знавшему воды песку. Затем уселся по-турецки напротив того места, где была первая деревня, а теперь перекатывались коричневые валы, и, упершись локтями в колени, а подбородком в ладони, стал ждать, пока уляжется волнение. Мне было тепло и хорошо, только немного посасывало под ложечкой. Когда вода спала и от моей многочасовой работы не осталось, можно сказать, и следа, я наконец обнаружил то, что искал: серебристо-черные зубцы развороченной бомбы торчали из песка чуть ниже по течению от взорванной плотины. Не снимая башмаков, я опустился на четвереньки, уперся носками в сухой берег и, перебирая по дну ладонями, достиг цели – вытянувшись при этом над водой чуть ли не в полный рост. Выдернул останки бомбы из песка, осторожно зажал в зубах, стараясь не порезаться, и пошлепал на руках в обратный путь; пришлепал, резко оттолкнулся и встал на ноги.