Вампир Арман

Я выкрикнул их имена. Как можно громче я закричал:

– На небеса, братья, вы отправляетесь на небеса, в объятья Бога!

Но как их смертные уши услышали бы меня на фоне оглушающей песни хора?

Вдруг я осознал, что Рикардо среди них не было. Рикардо либо бежал, либо его пощадили, либо его оставили для еще более страшной участи. Я покрепче свел брови, чтобы помочь себе запереть эти мысли в голове, чтобы сверхъестественные звери не вспомнили Рикардо. Но меня выдернули

из моих мыслей и потащили к костру.

– Теперь твоя очередь, храбрец, Ганимед богохульников, твоя, твоя, упрямый, бесстыдный херувим.

– Нет! – Я врос ногами в землю. Это немыслимо. Не может быть, чтобы я так умер; не может быть, чтобы меня сожгли. Я отчаянно доказывал себе: «Но ты же только что видел, как погибли твои братья, чем ты лучше?» – и все-таки не мог смириться с тем, что такое возможно, нет, только не я, я же бессмертный, нет!

– Да, твоя, и огонь поджарит тебя так же, как их. Чувствуешь, как пахнет жареной плотью? Чувствуешь, как пахнет горящими костями?

Сильные руки подбросили меня высоко в воздух, достаточно высоко, чтобы почувствовать, как ветер развевает мои волосы, а потом взглянуть вниз, в огонь, и его смертоносная волна ударила мне в лицо, в грудь, в вытянутые руки.

Я падал все ниже, ниже, ниже в пекло, раскинув руки и ноги, навстречу оглушительному треску дров и танцующему оранжевому пламени. Значит, я умираю! – думал я, если я вообще о чем-то думал, но, скорее всего, я испытывал только панику и заранее отдавался, отдавался предстоящей мне невыразимой боли.

Меня схватили чьи-то руки, горящие дрова рухнули и подо мной заревело пламя. Меня вытаскивали их огня. Меня тащили по земле. По моей горящей одежде топали ноги. С меня сорвали горящую тунику. Я хватал ртом воздух. Всем телом я чувствовал боль, жуткую боль обожженной плоти, и я намеренно закатил глаза в надежде на забвение. Приди за мной, господин, приди, если для нас бывает рай, приди за мной. Я вызвал его образ – обгоревший, черный скелет, но он протянул мне навстречу руки.

Надо мной выросла какая-то фигура. Я лежал на влажной, сырой земле, слава Богу, и от моих обожженных рук, лица, волос продолжал подниматься дым. Фигура оказалась широкоплечей, высокой, черноволосой.

Он поднял сильные мускулистые белые руки и сбросил с головы капюшон, открыв густую массу блестящих черных волос. У него были большие глаза с жемчужно-белыми белками и угольно-черными зрачками, а брови, несмотря на густоту, имели красивую изогнутую форму. Он, как и остальные, был вампиром, но обладал выдающейся красотой и замечательной осанкой; он смотрел на меня с таким видом, как будто я интересовал его больше, чем он сам, хотя он и ждал, что все глаза обратятся к нему.

По моей коже пробежала дрожь благодарности за то, что, благодаря этим глазами и гладкому, изогнутому, как лук, рту, он производил впечатление существа, обладающего подобием человеческого рассудка.

– Ты будешь служить Богу? – спросил он. У него был мягкий голос образованного человека, а в глазах отсутствовала насмешка. – Отвечай, будешь ли ты служить Богу, ибо в противном случае тебя бросят обратно в костер.

Всем своим существом я испытывал боль. Ко мне не шла ни одна мысль – только то, что он произнес невероятные слова, в них не было смысла, поэтому я не мог на них ответить.

Его злобные помощники моментально подхватили меня снова, смеясь и распевая в такт несмолкающему гимну:

– В огонь, в огонь!

– Нет! – крикнул их вождь. – В нем я вижу искреннюю любовь к нашему Спасителю. – Он поднял руку. Остальные ослабили хватку, но держали меня в воздухе, растянув за руки и ноги.

– Ты хороший? – отчаянно прошептал я фигуре? – Как же так? – Я заплакал.

Он подошел ближе. Он склонился надо мной. Какой он обладал красотой! Его полный рот, как я уже сказал, имел прекрасную изогнутую форму, но только сейчас я увидел, что он густо-темного естественного цвета, и даже рассмотрел тень головы, несомненно, сбритой в последний день смертной жизни, покрывавшей нижнюю часть его лица, придавая ему отчетливо мужское выражение. Его высокий широкий лоб казался вырезанным из идеально белой кости только по сравнению с округлыми висками и остроконечной линией волос, изящно откинутых назад темных кудрей, контрастно обрамляющих лицо.

Но меня, как всегда, гипнотизировали глаза, да, глаза, большие овальные мерцающие глаза.

– Дитя, – прошептал он. – Неужели я вынес бы такие ужасы, если не во имя Бога?