Вампир Арман

Шесть долгих месяцев прошло за изучением этих уроков. В это время я совершал вместе с остальными вылазки в римские переулки, где охотился и объедался теми, от кого отвернулась судьба, кто так легко попадал в мои руки.

Я не искал больше в их мыслях преступления, оправдывающего мою хищную трапезу. Я больше не тренировался в утонченном искусстве убивать, не причиняя жертве боли, я больше не заслонял несчастных смертных от жуткого вида моего лица, моих отчаянных рук, моих клыков.

Однажды ночью я проснулся и обнаружил, что меня окружили мои братья. Седовласая женщина помогла мне подняться из свинцового гроба и сообщила, что я должен пойти за ними.

Мы поднялись на землю, к звездам. Там горел высокий костер, как в ночь гибели моих смертных братьев.

Прохладный воздух благоухал весенними цветами. Я слышал, как поют соловьи. Вдали шептался и бормотал огромный, кишащий людьми Рим. Я обратил взгляд к городу. Я увидел семь холмов, покрытых неяркими дрожащими огоньками. Наверху я увидел подкрашенные золотом тучи, нависшие над рассеянными по холмам прекрасными маячками, словно небесная тьма готовилась вот-вот разродиться младенцем.

Я увидел, что вокруг костра образовалось плотный круг. Дети Тьмы стояли в глубину по двое, по трое. Сантино, облаченный в новую, дорогую мантию из черного бархата – ужасное нарушение наших строгих правил богослужения, вышел вперед и расцеловал меня в обе щеки.

– Мы отсылаем тебя далеко, на север Европы, – сказал он, – в город Париж, где глава Собрания ушел, как рано или поздно бывает со всеми нами, в огонь. Его дети ожидают тебя. Они наслышаны о тебе, о твоей доброте, о твоем благочестии, о твоей красоте. Ты станешь их главой, их святым.

Мои братья по очереди подошли поцеловать меня. Мои сестры, их было меньше, тоже запечатлели на моих щеках поцелуи.

Я молчал. Я тихо стоял и слушал песни птиц в соседних соснах, то и дело буравя взглядом снижающиеся небеса и думал, пойдет ли дождь, ароматный дождь, такой чистый и ясный, единственная дозволенная мне очищающая вода, сладкий римский дождь, ласковый и теплый.

– Принимаешь ли ты торжественный обет возглавлять Собрание согласно Темным Обычаям, согласно воле Сатаны и воле его Творца и Господа?

– Принимаю.

– Клянешься ли ты подчиняться любым приказам, поступившим из Римского Собрания?

– Клянусь.

Слова, слова, слова.

В огонь подбросили дров. Зазвучал барабанный бой. Торжественный тон.

Я заплакал.

Я почувствовал прикосновение мягких рук Алессандры, мягкую массу ее седых волос на моей шее.

– Я пойду с тобой на север, дитя мое, – сказала она.

Меня переполняла благодарность. Я обхватил ее обеими руками, почувствовал, как ко мне прижалось ее холодное жесткое тело, и затрясся от рыданий.

– Да, мой дорогой, мой маленький, – говорила она. – Я останусь с тобой. Я стара, я останусь с тобой, пока не придет мой срок предстать перед судом Господа, как подобает каждому из нас.

– Так возрадуемся и станцуем! – воскликнул Сантино. – Сатана и Христос, братья в доме Господа, вверяем вам эту очистившуюся душу! – Он воздел руки.

Алессандра отошла от меня, ее глаза блестели от слез. Я не мог думать ни о чем, кроме благодарности за том, что она будет со мной, что мне не придется совершать одному это жуткое, ужасное путешествие. Со мной, Алессандра, со мной. О раб Сатаны и создавшего его Бога!

Она встала рядом с Сантино, такая же высокая, величественная, и тоже подняла руки, качая волосами из стороны в сторону.

– Да начнется танец! – крикнула она.

Загремели барабаны, взвыли трубы, в моих ушах зазвенели бубны.

Огромное плотное кольцо вампиров испустило долгий глухой крик, и, взявшись за руки, они пустились в пляс.

Меня затянули в цепочку, образовавшуюся вокруг бушующего пламени. Меня бросало справа налево в такт вертящимся по сторонам фигурам, потом я вырвался и, кружась, подпрыгнул высоко в воздух.

При повороте, в прыжке, ветер коснулся моей шеи. Я с предельной точностью поймал с обеих сторон от себя руки, мы качнулись направо, потом – опять налево.

Безмолвные тучи над головой сгущались, скручивались, плыли по темнеющему небу. Начался дождь, его тихий раскат затерялся среди криков обезумевших танцоров, треска костра и грохота барабанов.

Но я его услышал. Я повернулся, прыгнул повыше и добрался до него, до серебристого дождя, хлынувшего на меня, как благословение темных небес, как крещение святой водой проклятых.