Вампир Арман

– Нет, нужно – значит нужно, – сказала Сибель, широко раскрыв глаза. – А Бенджи выберет очень плохого человека, правда, Бенджи? Настоящего мерзавца, который захочет тебя ограбить и убить.

– Я знаю, куда идти, – сказал Бенджи с кривой улыбочкой. – Смотрите, разыграйте свои карты, когда я приду, вы оба. Накрой его, Сибель. Не смотри на часы. За меня не волнуйся!

Он хлопнул дверью, за ним автоматически закрылся большой тяжелый замок.

Значит, она придет. Кровь, густая красная кровь. Придет. Придет, она будет горячая и вкусная, полный мужчина крови, она придет, придет через несколько секунд. Я закрыл глаза, а когда открыл, перед ними вновь обрела форму комната – небесно-голубые занавески на каждом окне, плотными складками падавшие на пол, ковер с большим искривленным овалом напоминающих капусту роз. И она, девочка-стебелек, не сводящая с меня глаз, улыбающаяся искренней милой улыбкой, словно ночное преступление казалось ей пустяком. Она опустилась на колени в опасной близости от меня и еще раз ласково прикоснулась к моим волосам. До моей руки дотронулась ее мягкая, ничем не скованная грудь. Я прочел ее мысли, как читал бы судьбу по ладони, сталкивая слой за слоем ее сознание, опять увидел темную извилистую дорогу, вьющуюся по долине реки Иордан, и родителей, слишком быстро ведущих машину для кромешной тьмы и поворотов-шпилек, а также водителей-арабов, мчащихся на еще более высокой скорости, так что каждое пересечение фар превращалось в изнурительное состязание.

– Поесть рыбы из моря Галилеи, – сказала она, отводя глаза. – Это я захотела. Это я придумала туда ехать. У нас оставался последний день в Святой Земле, все говорили, что от Иерусалима до Назарета далеко добираться, а я сказала: «Но он ходил по воде». Самая странная легенда, я всегда так думала. Ты ее знаешь?

– Знаю, – сказал я.

– Про то, что он ходил прямо по воде, как будто забыл, что рядом апостолы, что его могут увидеть, а когда с лодки сказали: «Господи!», он испугался от неожиданности. Такое странное чудо, как будто все произошло… по случайности. Это я захотела ехать. Это я хотела съесть свежей рыбы, прямо из моря, из той же воды, где ловили рыбу и Петр, и все остальные. Моих рук дело. Нет, я не говорю, будто это моя вина, что они погибли. Просто это моих рук дело. А мы все направлялись домой, на большой концерт в Карнеги-холл, его должна была записывать компания звукозаписи, вживую. Знаешь, я уже записала одну пластинку. Никто и ожидал, что она так хорошо пойдет. Но той ночью… той ночью, которой так и не было, я собиралась играть «Апассионату». «Это было самое главное. Я люблю и другие сонаты, и „Лунную“, и „Патетическую“, но моей… моей была „Апассионата“. Мама и папа так мной гордились. Но мой брат, это мой брат всего добивался, договаривался о времени, о месте, о хорошем пианино, об учителях. Это он открыл всем глаза, но, конечно, с другой стороны, собственной жизни у него не было, и все мы видели, чем это кончится. По ночам за столом мы обсуждали, что он должен жить собственной жизнью, что не годится ему на меня работать, но он отвечал, что в будущем он мне понадобится, я и не представляю, до какой степени он мне понадобится. Он станет заправлять записями, концертами, репертуаром, гонорарами. Агентам нельзя доверять. Я понятия не имею, говорил он, как высоко я поднимусь. Она помолчала, склонив голову набок с серьезным и искренним видом. – Понимаешь, я не принимала никакого решения, – сказала она. – Я просто не могла больше ничего делать. Они умерли. Я просто не могла выходить из комнаты. Я просто не могла снимать трубку. Я просто не могла играть другую музыку. Я просто не могла слушать, что он говорит. Я просто не могла строить планы. Я просто не могла есть. Я просто не могла переодеваться. Я только играла „Апассионату“.

– Я понимаю, – тихо сказал я.

– Он привез с нами Бенджика, чтобы тот обо мне заботился. Мне всегда было интересно, как он это устроил. Я думаю, Бенджика купили, ну, знаешь, купили, за деньги.

– Знаю.

– Думаю, так все и было. Он говорил, что не может оставить меня одну, даже в «Царе Давиде», это был отель….

– Да.

– … потому что, он говорил, я стою у окна без одежды, или не впускаю горничную, а еще играю на пианино посреди ночи и не даю ему спать. И он нашел Бенджика. Я люблю Бенджика.

– Я знаю..

– Я всегда делаю, что скажет Бенджи. Он никогда не смел ударить Бенджика. Только под конец он начал бить меня всерьез. Раньше он либо пощечину мне давал, либо пинка. Он хватал меня за волосы, наматывал все волосы на руку, и бросал меня на пол. Так часто бывало. Но Бенджика он не бил. Он знал – если ударить Бенджика, я буду кричать без остановки. Но, с другой стороны, когда Бенджи старался его остановить… Но я не знаю, у меня так кружилась голова. У меня болела голова.