Травяной венок. Том 2

В то время как солдаты спокойно и дисциплинированно прочесывали город, сгоняя вместе всех жителей и осматривая дома, Страбон проследовал к форуму – рыночной площади. Там еще сохранились следы того времени, когда ее захватил Гай Видацилий; на том месте, где раньше возвышался трибунал магистратов, теперь была лишь куча обугленных головешек, остатки погребального костра, на который взошел Видацилий, чтобы сжечь себя.

Покусывая тонкий прутик, которым он обычно наказывал свою Общественную лошадь, консул Страбон осторожно огляделся по сторонам, потом резко повернулся к Бруту Дамассипу.

– Устрой платформу поверх этого костра – и сделай это быстро, – приказал он легату.

За очень короткое время группа солдат сорвала двери и балки с соседних домов, и Помпей Страбон получил свою платформу с ведущими на нее ступенями. На ней было помещено его курульное кресло из слоновой кости и скамья для писаря.

– Иди за мной, – бросил он Цицерону, поднимаясь по ступенькам и садясь на курульное кресло, все еще не сняв своего панциря и шлема, но теперь с его плеч свисала пурпурная мантия вместо красного плаща командующего.

Разложив восковые таблички на столике, стоявшем рядом с его скамьей, Цицерон склонился, держа одну из них на коленях и приготовив стилус^[38] для письма. Как он полагал, должен был состояться официальный процесс.

– Попликола, Рузон, Дамассип, Гней Помпей Младший, присоединяйтесь ко мне, – сказал консул со своей обычной резкостью.

Сердце Цицерона стало биться ровнее, страх его почти прошел, и он смог записать его первые произнесенные слова. Очевидно, город принял некоторые меры предосторожности, прежде чем открыть ворота, потому что большое количество мечей, кольчуг, копий, кинжалов и других предметов, которые можно было счесть оружием, кучами лежали перед зданием городских собраний.

Магистраты были выведены вперед и поставлены перед импровизированным трибуналом. Помпей Страбон начал слушание дела, превратившиеся в слушание его собственной речи:

– Вы все виновны в измене и убийстве. Вы не являетесь римскими гражданами и будете наказаны розгами и обезглавлены. Радуйтесь, что я не предал вас участи рабов и не приказал распять.

Каждый приговор приводился в исполнение тут же у подножия трибунала, в то время как Цицерон в ужасе сдерживал тошноту, подкатывавшую к горлу, уткнув взгляд в таблички, разложенные на коленях, и машинально чертя каракули на воске.

После того как с магистратами было покончено, консул Страбон вынес тот же самый приговор в отношении каждого горожанина мужского пола в возрасте от тринадцати до восьмидесяти лет, которого удалось разыскать его солдатам. Для экзекуции он назначил пятьдесят солдат на порку и пятьдесят на отрубание голов. Другие солдаты были посланы разбирать кучу оружия возле здания городских собраний в поисках подходящих топоров, а пока исполнителям казни было приказано пользоваться своими мечами. Опытные солдаты так хорошо справлялись с обезглавливанием своих увечных и истощенных жертв, что отказались от топоров. Однако через час удалось разделаться только с тремя тысячами аскуланцев, их головы были насажены на копья и помещены на стене, а тела свалены в кучу на краю форума.

– Вы должны ускорить эту работу, – приказал Помпей Страбон своим командирам и солдатам. – Я хочу, чтобы все было закончено сегодня, а не через восемь дней! Поставьте двести человек на порку и двести на обезглавливание. И поторапливайтесь, у вас не чувствуется ни сработанности, ни системы. Если вы их не добьетесь, то не справитесь.

– Может быть, лучше было бы заморить их голодом? – спросил сын консула, хладнокровно наблюдая за резней.

– Это было бы значительно проще. Но не по закону, – ответил ему отец.

Более пяти тысяч аскуланских мужчин погибли в этот день во время бойни, которая должна была остаться в памяти всех присутствовавших римлян, хотя в тот момент не раздалось ни одного возгласа неодобрения и никто не сказал слова против впоследствии. Площадь была буквально вымыта кровью; специфический запах ее – теплый, сладковатый, с привкусом железа, отвратительный – как туман, поднимался в пронизанном солнечными лучами горном воздухе.

На закате консул встал со своего курульного кресла.

– Всем назад в лагерь, – скомандовал он лаконично. – С детьми и женщинами мы разберемся завтра. Здесь, внутри, охрана не нужна. Закройте только ворота и поставьте стражу снаружи.

---

38 Стило, стиль, острая палочка для писания на покрытых воском табличках.