Травяной венок. Том 2

– В этом ты прав, Публий Лициний, – согласился Антоний Оратор.

Таким образом, каждый осуждал тактику Суллы, но ни один не мог предложить альтернативного решения.

Свыше десяти дней Сулла и другие лидеры сената продолжали ежедневно выступать в римском форуме, постепенно завоевывая людей в своей безжалостной кампании, направленной на дискредитацию Сульпиция и на мягкое отстранение Гая Мария, который, как старый больной человек, должен был быть доволен успокоением на лаврах.

После тех нескольких казней за грабежи, легионы Суллы вели себя безупречно и тем самым завоевали сердца горожан; последние их кормили и слегка баловали, особенно после того, как весь город облетело известие, что это была именно та легендарная армия из Нолы, которая фактически выиграла войну против италиков. Сулла был весьма доволен этим обстоятельством, поскольку такое снабжение его легионов избавляло от дополнительной нагрузки городские продовольственные склады. Однако среди населения были и такие, что смотрели на пребывание войск в городе скептически, помня, что те отправились походом на Рим по своему собственному желанию. Таким образом, делали они вывод, если солдатам будет оказано сопротивление или они окажутся чем-то раздражены, то вполне может иметь место массовая резня, несмотря на все прекрасные слова полководца, сказанные им на форуме. Кроме того, ведь он не отослал их в Кампанию, а оставил в Риме. Значит, он не отказался от мысли использовать их при первой же необходимости.

– Я не верю народу, – говорил Сулла вождям сената, который был теперь крайне малочисленным, поскольку только его вожди в нем и остались. – В тот момент, когда я благополучно отправлюсь за пределы Рима, появится новый Сульпиций. Поэтому я намерен принять такое законодательство, которое бы сделало это невозможным.

Он вступил в Рим в ноябрьские иды, а потому было довольно поздно для принятия в этом году большой программы новых законов. Согласно закону Цецилия Дидия существовало такое условие, что между первым собранием, которому был направлен новый закон, и его ратификацией должно пройти три рыночных дня; поэтому все говорило о том, что срок консульства Суллы истечет раньше, чем он достигнет своей цели. Еще более ухудшал положение другой закон Цецилия Дидия, запрещавший сводить воедино несвязанные вопросы в одном законе. Перед Суллой открывался единственный законный путь завершить свою законодательную программу вовремя, причем этот путь был наиболее рискованным. Он заключался в том, чтобы представить каждый из его новых законов всему народу во время одного собрания и обсудить их все вместе. Это давало возможность каждому понять все его намерения от первого до последнего.

Но именно Цезарь Страбон разрешил дилемму Суллы.

– Легко, – сказала эта косоглазая знаменитость, когда к ней обратились за помощью, – добавить еще один закон в твой список и опубликовать его первым. А именно, это должен быть закон, согласно которому действие закона Цецилия Дидия временно приостанавливается, причем только по отношению к твоим законам.

– Комиция никогда не утвердит это, – возразил Сулла.

– О, они утвердят, особенно если увидят достаточное количество твоих солдат, – дружелюбно отозвался Цезарь Страбон.

Он был абсолютно прав. Когда Сулла созвал всеобщую ассамблею, которая включала патрициев также, как и плебеев, он обнаружил, что очень легко быть законодателем. Так, первый из представленных законов, который приостанавливал действие закона Цецилия Дидия только в отношении законов Суллы и который поэтому назывался первым законом Корнелия из его программы, был опубликован и принят в один и тот же день. Теперь уже в распоряжении Суллы было время до конца ноября.

Один за другим Сулла ввел шесть больших законов, порядок их представления был отработан крайне тщательно; это было сделано для того, чтобы народ не мог раскрыть его главного замысла вплоть до того момента, пока не стало бы слишком поздно ему воспрепятствовать. Сулла прилагал неутомимые усилия, чтобы избежать малейшего намека на конфронтацию между его армией и жителями Рима, прекрасно понимая, что народ не доверяет ему из-за присутствия солдат.

Тем не менее, поскольку его совсем не волновала любовь народа – лишь бы повиновались, – он решил, что не повредит распустить слухи по всему городу: если его законы не будут приняты, Рим может ожидать кровавая бойня гигантских размеров. Даже когда его собственная голова подвергалась опасности, Сулла не останавливался ни перед чем. Пока народ только говорил, он имел полную свободу пассивно ненавидеть Суллу, то есть именно так, как тот позволял себя ненавидеть. Чего он никогда не допустил бы, так это, разумеется, кровавой бойни, если бы это произошло, на его карьере можно было бы ставить крест. Но правильно оценивая чувство страха, Сулла не предполагал никакой кровавой бойни, и он оказался прав.