41  

Дуроний поджал губы:

– Повсюду берут от ста до трехсот тысяч сестерциев, – и даже больше, если товар особенно хорош.

– Фью! – присвистнул Мамерк, – Катону-цензору это не показалось бы забавным!

– Катон-цензор был занудным старым скупердяем, – сказал Дуроний, – даже в его время хороший педагог стоил гораздо больше, чем несчастные шесть тысяч.

– Но я покупаю наставника для трех его прямых наследников!

– Так ты берешь или нет? – спросил Дуроний со скучающим видом.

Мамерк подавил вздох. Присмотр за этими шестью детьми оказался довольно дорогим делом!

– О, разумеется, возьму. Когда я смогу посмотреть на кандидатов?

– Как только я соберу всех готовых на продажу рабов со всего Рима, я пошлю их по кругу к твоему дому с утра. Какая твоя самая высокая цена?

– Откуда я знаю? Как насчет лишней сотни тысяч сестерциев? – воскликнул Мамерк, подняв кверху руки. – Делай, что хочешь, Дуроний! Но если ты подсунешь мне болвана или сумасшедшего, я кастрирую тебя с превеликим удовольствием!

Он не сообщил Дуронию, что намерен дать свободу человеку, которого купит, это только повысило бы запрашиваемую цену. Но кто бы это ни был, его надо было частным образом освободить и зачислить в собственную клиентуру Мамерка. А это означало, что он не сможет легко оставить свою профессию так же, как если бы он оставался рабом.

Клиент-вольноотпущенник[19] принадлежал его бывшему хозяину.

В конце концов был найден единственный подходящий человек – и он, разумеется, был самым дорогим. Дуроний знал свое дело. Принимая во внимание то, что в доме намеревались жить две взрослые женщины при отсутствии paterfamilias, который присматривал бы за ними, наставник должен был обладать моральной чистоплотностью, будучи одновременно любезным, понимающим человеком.

Подходящего кандидата звали Сарпедоном и родом он был из Ликии, с юга римской провинции Азия. Как и большинство людей его профессии, он добровольно продался в рабство, считая, что спокойная сытая старость будет ему обеспечена, если он проведет оставшиеся до нее годы на службе у богатых и знатных римлян. В конечном счете он или получит свободу или за ним будет надлежащий уход.

Поэтому он отправился в Смирну, в одну из контор Луция Дурония Постумия, куда и был принят. Это должно было быть его первое место службы и первый раз, когда его продавали. В свои двадцать пять лет он был исключительно хорошо начитан как по-гречески, так и по-латински; он разговаривал по-гречески на чистейшем аттическом диалекте, а слушая его латинскую речь, можно было подумать, что он настоящий римлянин. Но не эти качества оказались решающими в вопросе о его пригодности. Он получил должность, потому что был потрясающе безобразен – низенький, ростом по грудь Мамерку, худой до истощенности и покрытый шрамами от ожогов, полученных в детстве. Голос его, правда, был красив, и на его изуродованном лице сияли добротой прекрасные глаза. Когда ему сообщили, что он немедленно получит свободу и что его имя с этих пор будет Мамерк Эмилий Сарпедон, он счел себя счастливейшим из людей. Его жалование должно быть достаточно высоким, и ему предстояло получить римское гражданство. В один прекрасный день он сможет вернуться в свой родной город Ксант и жить там, как настоящий вельможа.

– Это дорогое занятие, – сказал Мамерк, бросая на стол Скавра свиток бумаги. – И я предупреждаю тебя, как душеприказчика со стороны Сервилия Цепиона, что ты не должен пренебрегать тем, что мы оба являемся душеприказчиками Друза. Вот счет. Я предлагаю расходы по нему разделить поровну между двумя хозяйствами. Скавр взял бумагу и развернул ее:

– Наставник… Четыреста тысяч?

– Пойди и скажи об этом Дуронию! – огрызнулся Мамерк. – Я сделал все так, как ты хотел! Речь идет о том, что две благородные римские женщины будут жить в доме, где их добродетель должна быть обеспечена, поэтому там не должно быть наставников с привлекательной внешностью. Новый педагог отталкивающе безобразен.

– Хорошо, хорошо, я верю тебе, – захихикал Скавр. – Но, боги, что за цены! – он стал внимательно читать дальше: – Приданое для Сервилий Гней, двести талантов – ладно, могу ли я ворчать по этому поводу, если сам посоветовал. Домашние расходы на год без учета ремонта и содержания дома, сто тысяч сестерциев… Да, это достаточно скромно… Так, так, так… Вилла в Мизене или Кумах? А это еще зачем?

– Для Порции, когда Сервилия Гнея сможет выйти замуж.


  41  
×
×