97  

– Мы будем работать всю ночь, – твердо сказал Сулла Дидию и Метеллу Пию. – Так, чтобы к рассвету все самнитские трупы были обобраны и свалены в кучи, а наши убитые приготовлены к сожжению. Я понимаю, это был изнурительный день, но он еще не окончен. Пока все не будет завершено, никто не сможет отдохнуть. Квинт Цецилий, подбери крепких людей и поезжай в Помпеи как можно быстрее. Привези оттуда хлеба и вина, чтобы хватило на всех здесь. Приведи нестроевиков и отправь их на поиски дров и нефти. Нам придется сжечь целую гору трупов.

– Но у нас нет лошадей, Луций Корнелий! – еле слышно сказал Поросенок. – Мы шли на Нолу пешим маршем! Двадцать миль за четыре часа!

– Тогда найдите их, – потребовал Сулла самым холодным тоном. – Я жду вас здесь к рассвету, – он повернулся к Дидию. – Тит Дидий, обойди всех людей и выясни, кто должен быть награжден за подвиги в битве. Как только мы сожжем наши и вражеские трупы, мы вернемся в Помпеи, но один легион из Капуи я хочу оставить здесь, перед стенами Нолы. И вели глашатаям объявить жителям Нолы: Луций Корнелий Сулла дал обет Марсу и Беллоне,[34] что Нола будет лицезреть здесь римские войска, пока не сдастся, не важно, произойдет это через месяц, через несколько месяцев или через несколько лет.

Не успели еще отправиться Тит Дидий и Метелл Пий, как появился солдатский трибун Луций Лициний Лукулл во главе депутации центурионов; это были восемь солидных пожилых людей, все primipilis[35] и pili priores.[36] Они шли тяжело, торжественно, как жрецы в священной процессии консулов, когда они идут на свою инаугурацию в День Нового Года.

– Луций Корнелий Сулла, твоя армия желает выразить тебе свою признательность и благодарность. Без тебя армия потерпела бы поражение, а ее солдаты погибли бы. Ты сражался в первых рядах и показывал нам всем пример. Ты был неутомим во время марша на Нолу. Тебе и только тебе мы обязаны величайшей победой в этой войне. Ты спас больше, чем нашу армию. Ты спас Рим, Луций Корнелий, мы чтим тебя, – произнес Лукулл и отступил назад, давая дорогу центурионам.

Человек, шедший в их середине, самый старый из всех центурионов, поднял руки и протянул их к Сулле. В его руках было довольно неопрятное растрепанное кольцо из побегов травы, сорванных на поле боя, сплетенное наудачу вместе с корнями, землей, листьями и кровью. Corona graminea, Corona obsidionalis. Травяной венок. Сулла инстинктивно вытянул руки, потом опустил их, совершенно не зная, как должен происходить ритуал. Должен ли он взять венок и возложить его на свою голову или primus pilus Марк Канулей возложит его от имени армии?

Поэтому он стоял неподвижно, пока Канулей, высокий мужчина, не поднял Травяной венок обеими руками и не надел его на его рыже-золотистую голову.

Больше не было сказано ни слова. Тит Дидий, Метелл Пий, Лукулл и центурионы благоговейно приветствовали Суллу, застенчиво улыбнулись ему и удалились. Он остался стоять один, лицом к заходящему солнцу. Травяной венок был так нереален, что он совсем не чувствовал его веса, слезы катились по его измазанному кровью лицу, и в душе у него не было места ни для чего после той экзальтации, которую он пережил, и теперь удивлялся, как ему хватило на это сил. Но что было по другую ее сторону? Что теперь готовила ему жизнь? И тут Сулла вспомнил своего умершего сына. Но прежде чем он успел по-настоящему насладиться этой беспредельной радостью, она пропала. Все, что осталось ему – была печаль, такая глубокая, что он упал на колени и безутешно заплакал.

Кто-то помог ему подняться на ноги, вытер грязь и слезы с лица, опоясал мечом и подвел к каменной глыбе на обочине Ноланской дороги. Там его аккуратно посадили на камень, и тогда его провожатый сел рядом с ним. Это был Луций Лициний Лукулл, старший солдатский трибун.

Солнце опустилось в Тусканское море. Подходил к концу самый великий день в жизни Суллы. Он бессильно опустил руки между коленей, глубоко вздохнул и задал себе старый-престарый вопрос: «Почему я никогда не бываю счастлив?»

– У меня нет ни вина, чтобы предложить тебе, Луций Корнелий, ни даже воды на такой случай, – извинился Лукулл. – Мы кинулись от Помпей, думая лишь об одном: как поймать Клуентия.

Сулла снова глубоко вздохнул и выпрямился.

– Я буду жить дальше, Луций Лукулл. Как сказала мне одна моя подруга, всегда найдется какое-нибудь дело.

– Мы сделаем все сами. Ты отдыхай.

– Нет. Я командующий и не могу отдыхать, когда мои люди работают. Еще минута, и я буду в порядке. Я был в порядке, пока не вспомнил о моем сыне. Он умер, ты знаешь.


  97  
×
×