Иисус. Дорога в Кану

Мои слова поразили Иасона. Слова вертелись у него на языке, но он не проронил ни звука. Он повернулся в одну сторону, в другую, потом снова ко мне.

— О, лучше тебе этого не делать, — прошептал он, прищурив глаза. — Нас обоих закидают камнями, как этих мальчиков.

Он отошел к стене двора.

— В такую зиму, — заметил я, — очень даже возможно.

— Ты глупец и простофиля!

Он шептал из темноты, и я заговорил в его сторону.

— Ты ведь знаешь Писание лучше своего дяди?

Я смотрел на неясную фигуру на фоне шпалеры.

В глазах Иасона отражались всполохи света.

— Какое это имеет отношение к тебе, ко мне и ко всему этому? — спросил он.

— Подумай сам. «Будь добр к страннику в своей земле, ибо ты сам некогда был странником в земле Египетской, и ты знаешь, что значит быть странником…» Так ответь мне, как мы должны относиться к странникам в самих себе?

Дверь дома отворилась, и Иасон замер на фоне шпалеры, дрожа от страха.

Это оказался всего лишь Иаков.

— Что с тобой такое сегодня? — сказал он Иасону. — Почему ты бродишь повсюду в этой льняной одежде? Что случилось? У тебя такой вид, будто с головой у тебя не все в порядке!

Сердце у меня сжалось.

Иасон презрительно засопел.

— Ничего такого не случилось, с чем можно было бы обратиться к плотнику, — огрызнулся он. — Это все, что я могу тебе сказать.

И он ушел вверх по холму.

Иаков издал негромкий смешок.

— Почему ты его терпишь, позволяешь заходить во двор и говорить речи, словно он на рыночной площади?

Я снова взялся за работу.

— Ты любишь его гораздо больше, чем хочешь показать, — ответил я Иакову.

— Я хочу с тобой поговорить, — сказал он.

— Извини, но не сейчас. Мне нужно закончить разметку. Я пообещал, что сам все сделаю, и отправил всех домой.

— Я знаю, что ты сделал. Думаешь, ты глава семейства?

— Нет, Иаков, я так не думаю.

Я продолжал работать.

— Я решил поговорить с тобой именно сейчас, — сказал он. — Сейчас, когда женщины уже улеглись и под ногами не путаются дети. Я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой, и поговорить наедине.

Он зашагал вперед-назад перед досками, сложенными в ряд. Я укладывал их вплотную. Линии были ровные.

— Иаков, все спят. Я тоже почти сплю. Я хочу лечь.

Я старательно провел следующую линию. Довольно неплохо. Потянулся за последней доской, но остановился и потер руки. До сих пор я не замечал, что пальцы у меня закоченели от холода.

— Иешуа, — позвал Иаков тихо, — время пришло, ты не можешь больше уклоняться. Ты женишься. У тебя больше нет причин откладывать это.

Я поднял на него глаза.

— Я тебя не понимаю, Иаков.

— Неужели? И кроме того, где, в каком из пророчеств сказано, что ты не должен жениться?

Голос его охрип. Он говорил непривычно вкрадчиво.

— Кто объявил, что ты не должен взять себе жену?

Я снова опустил голову, стараясь все делать медленно, чтобы не раздражать его еще больше.

Провел последнюю линию. Оглядел доски. Медленно встал. Колени болели, и я наклонился, чтобы растереть сначала левое, затем правое.

Иаков стоял, скрестив руки и сдерживая гнев, совсем не похожий на Иасона с его излияниями. Но он был возмущен еще больше, и я изо всех старался делать вид, что не замечаю этого.

— Иаков, я никогда не женюсь, — сказал я. — Нам пора перестать ходить вокруг да около. Настало время положить этому конец раз и навсегда. Да, это беспокоит тебя… тебя одного.

Он протянул руку, как часто делал, крепко взял меня за предплечье, так что мне стало больно, и замер.

— Это беспокоит не только меня одного, — сказал он. — Ты истощил мое терпение.

— Я не хотел. Я устал.

— Ты устал? Ты?

Он вспыхнул. Из-за яркого света фонаря вокруг его глаз залегли тени.

— Мужчины и женщины нашего дома уже собирались по этому поводу, — сказал он. — Все они говорят, что тебе пора жениться, и я говорю, что ты женишься.

— Только не твой отец, — сказал я. — Не говори, что твой отец высказался за это. И не моя мать, потому что я знаю, что она не могла. И если все собирались, то только потому, что ты заставил их собраться. И — да, я устал, Иаков, и хочу пойти в дом. Я очень устал.

Я высвободился как можно вежливее, взял фонарь и пошел к конюшне. Все здесь уже было сделано: животные накормлены, пол чисто выметен. Упряжь висела на крючках. Воздух был теплым оттого, что тут были животные. Мне здесь нравилось. Я задержался, чтобы согреться.