Иисус. Дорога в Кану

Бараньи рога затрубили, арфы забренчали, цимбалы звенели все чаще и чаще. Женщины подняли бубны, присоединяясь к громкой музыке, летевшей с улицы.

Рувим сделал шаг вперед, как и Авигея, и они встали друг перед другом под свадебным балдахином, слезы беззвучно катились из глаз Рувима, когда он потянулся к покрывалам своей невесты.

Иаков протянул руку между двумя фигурами.

Рувим говорил, обращаясь к лицу, которое он видел теперь прямо перед собой, скрытое всего лишь прозрачной тканью.

— Возлюбленная моя, — сказал он. — Мы были разлучены с тобой с самого начала времен!

Иаков подталкивал Шемайю, пока тот не оказался за плечом у жениха. Шемайя смотрел на Иакова так, словно его загнали в угол, и он сбежал бы, если б мог, но затем Иаков стал что-то шептать ему, вынуждая заговорить.

— Дочь моя принадлежит тебе, — сказал Шемайя, — с этого дня и вовеки веков.

Он неловко покосился на Иакова, и тот кивнул.

— Пусть Господь Небесный, — продолжал Шемайя, — направляет ваши пути, оберегает вас обоих и вечно дарует вам мир и благодать.

Его слова потонули в торжествующих криках.

— Бери Авигею в жены, — сказал Иаков, — согласно закону и заповедям, записанным в Книге Моисея. Бери ее сейчас и веди в свой дом и дом своего отца. И пусть Господь и весь Двор Небесный благословляет вас на пути домой и всю вашу жизнь!

Последовала новая неудержимая волна хлопков и восклицаний.

Женщины сгрудились вокруг Авигеи. Иасон потянул Рувима назад, прочь со двора, и все мужчины вышли за ними, кроме моих дядьев и братьев. Балдахин лишь слегка сложили, когда выносили через ворота, и невеста, сопровождаемая по бокам всеми женщинами дома, включая Маленькую Марию, и Маленькую Саломею, и Молчаливую Ханну, последовала за ним, но только одна Авигея шла под пологом. Когда вышли на улицу, балдахин снова растянули.

Звуки рогов заглушали все более проворное и живое звучание арф. Флейты и дудки выводили радостную мелодию.

Вся процессия двинулась вниз мимо освещенных дверей и сияющих лиц, сопровождаемая восторженными воплями толпы. Дети бежали впереди, некоторые несли лампы, которые раскачивались на шестах. В руках у других были свечи — маленькие ладошки защищали пламя от ветра.

Женщины подняли бубны. Из всех дворов и дверей выходили музыканты с арфами, рогами и бубнами. Повсеместно были слышны трещотки и звон колокольчиков.

Люди пели.

Когда процессия вышла на открытую дорогу в Кану, все мы увидели невероятное зрелище: факелы протянулись по обеим сторонам, освещая путь, насколько хватало глаз. Факелы двигались в нашу сторону с далеких склонов холмов и из темных полей.

Балдахин теперь был развернут во всю ширь. Цветочные лепестки летели по воздуху. Музыка делалась все громче и живее, и пока невеста шла, окруженная женщинами, мужчины по бокам от них, впереди и сзади, сцеплялись руками и танцевали.

Рувим и Иасон танцевали слева и справа, держась за руки, одной ногой делая шаг в сторону через другую, а затем обратно. Они кружились, взмахивая руками, пели под музыку, их раскинутые руки взлетали над головами.

Образовались длинные ряды, ограждающие процессию с обеих сторон, и я пошел и танцевал с дядьями и братьями. Маленький Шаби, Яким, Исаак и другие молодые люди кружились и подпрыгивали, хлопая в ладоши.

И с каждым новым шагом, с каждым поворотом мы видели, что дорога впереди так и сияет бесчисленными приветственными огнями. Приближались все новые и новые факелы. Все больше и больше соседей присоединялось к нам.

И так все шло, пока людской поток не влился в просторные комнаты дома Хананеля.

Он поднялся со своего кресла в большом обеденном зале, чтобы встретить невесту внука раскрытыми объятиями. Он пожал руки Иакову и Шемайе.

— Войди, дочь моя! — сказал Хананель. — Войди же в мой дом и дом твоего супруга. Да благословен будь Господь, который привел тебя к нам, дочь моя, благословенна память твоей матери, благословен твой отец, благословен мой внук Рувим. Войди же в свой дом! Добро пожаловать, в благословении и в радости!

И он пошел вдоль мерцающих свечей, провожая невесту и всю ее женскую свиту в обеденный зал и другие комнаты, приготовленные только для них, где они могли бы пировать и веселиться, как душа пожелает. Завесы в многочисленных арках пиршественного зала, продернутые пурпурными и золотыми нитями, украшенные пурпурными и золотыми кистями, опустились, отделяя женщин от мужчин. Завесы, сквозь которые проникали смех, пение, музыка и веселье, предоставляли женщинам свободу казаться призрачными тенями в глазах разошедшихся и громогласных мужчин.