Невыносимая любовь

С растущим разочарованием я продолжал досматривать мою Книгу Судного Дня, не обращая внимания на внезапное любопытство или невнятную вину, возникающие при виде каких-то имен, пока не дошел наконец до пустынной поросли конечных букв – U, V, X, Y и Z, сухо окружающих последний оазис возможностей – букву W. Посреди безобидных Уэйтфилдов, Уотерзов и Уорренсов скрывалась полустертая карандашная запись, сделанная чужим корявым почерком, – имя Джонни Б. Уэлла. В книге Уэлл не имел отношения к уголовному миру, но в моей памяти обладал связями, обширными, как у нейрона.

Его звали просто Джон Уэлл, букву «Б» он позаимствовал сам или по чьей-то подсказке из имени героя песни Чака Берри, извлекавшего из гитары звук, похожий на звон колокольчика^[20]. Насколько я помнил, ничто не давалось нашему Джонни так легко, как путешествия на общественном транспорте по северным и южным пригородам Лондона с пакетиками марихуаны и гашиша, которые он доставлял на дом любителям, слишком утонченным для общения с уличными торговцами. Он был наркодилером, как ни крути, но это определение звучало слишком грубо и оскорбительно для Джонни Б. Уэлла, который больше походил на владельца магазина, проверенного поставщика тонких вин или деятельного хозяина лавки деликатесов. Он внимательно относился к ценам, имел дело с товаром только высшего качества и хорошо в нем разбирался. Его честность доходила до той же точки – с преувеличенным вниманием и точностью он отсчитывал пятерки на сдачу, с демонстративной скрупулезностью возмещал последствия неудачной сделки. Он был безобиден и сдержан, его принимали везде. Совершая свои бесконечные круги в тумане – каждая новая сделка начиналась или скреплялась неизменным косячком, – он, выпив с консультирующим офтальмологом чаю, мог перенестись в ванную друга-адвоката, затем поужинать в доме какой-нибудь рок-звезды, а на рассвете заснуть в окружении медсестер.

У него было и свое жилье – опечатанный чуланчик для метел в Стритеме. Как-то вечером он открыл дверь четырем ухмыляющимся маскам Джимми Картера – вот как давно это было, – а в каждой паре рук у них было по ломику. Они не произнесли ни слова и не тронули его. Вломились в комнату и перевернули все вверх дном – на все это у них ушло секунд пять, – а потом ушли. Организованная преступность круто взялась за хиппи.

Рыночный рационализм делал тогда свои первые шаги. Импорт и распространение до тех пор считались вотчиной авантюрных капиталистов, лентяев-одиночек, приверженцев дхармы, которые поставили все на раздутые благоухающие рюкзаки. Маски и ломики становились гибче и демократичнее, товар скатился до третьесортного пакистанского гашиша и закрепился в барах, на футбольных трибунах и в тюрьмах.

Пару месяцев казалось, что Джонни Б. Уэллу придется подыскивать другую работу, но вдруг его взяла под свою защиту группировка, некогда разгромившая его квартиру. Скромная зарплата и процент с продаж. В то время он был вынужден расширить круг знакомств, поэтому сейчас я решил, что он может помочь. Его работодателями стала шайка амбициозных парней, поселившихся в chambre separee^[21] на южных задворках Лондона. У них было полно друзей, и они часто отправляли Джонни с поручениями. Бандиты держали его за честного торговца, каким он и был, не задирались и не трогали. В то же время Джонни ухитрился сохранить старую требовательную клиентуру, ценящую хороший продукт – свернутые трубочкой листики из Нигерии, плетеные палочки из Наталя и Таиланда, новые бессеменные сорта из округа Ориндж и невесомые золотые листочки из Ливана. В нынешнее время обычный распорядок дня, полного грез, требовал присутствия на ленче с пивом у прогрессивных деятелей, а чуть позже Джонни уже пил чай с консерваторами, которые терпеть не могли первых.

Жилось ему одиноко и трудно, гораздо труднее, чем звонящему в колокольчик парню из песни. Джонни Б. Уэлл так никогда и не разбогател. Он был слишком серьезен, слишком честен, слишком увлекся наркотиками. Он никогда не ездил на такси. Какой другой дилер стал бы тридцать пять минут ждать в сношенных ботинках автобуса? Он сохранил простую, крепкую убежденность филантропа в то, что под воздействием смолы или пахнущих цветами и фруктами листочков, если их поджечь и вдохнуть, человеческое существо неизменно приходит в прекрасное расположение духа, а как только добродушие начинает преобладать и сердца открываются свету, сразу же затихают все частные и публичные раздоры. Тем временем, когда крэк расколол восьмидесятые, маски и ломики вместе с адвокатами, консультантами и рок-звездами сконцентрировались на деньгах.

---

20 Песня Чака Берри называется «Johnny В. Goode».

21 Здесь – отдельные апартаменты (фр.).