32  

Увидев, что Тину вполне удовлетворили его объяснения, он стал увлеченно описывать детские и отроческие годы, которые он провел в Швеции, — стране, где расстилались безмолвные дремучие леса, где над голубыми озерами шелестели серебристые березы, где болота казались золотыми от ягоды морошки, а склоны гор были покрыты желтыми фиалками, и всюду царили покой и уединение. Особенно пришелся по душе Тине рассказ о том, как всякий раз, бывая у своих друзей, мистер Эллин навещает и свою старенькую няню, которая живет в маленьком домике среди сосен и всегда одета в черную юбку, красный корсаж и полосатый передник. Летом он всегда угощается у нее лесной земляникой со сливками, а зимой мчится по снегу на особых лыжах, каких и не видывали у нас в Англии.

— А сказки она вам рассказывала, когда вы были маленьким? — полюбопытствовала Тина.

— Еще бы! Но, разумеется, не об английских феях, — пояснил мистер Эллин, — а о великанах, троллях, эльфах, гномах, стучавших в горах молотками, о Неккане, игравшем на золотой арфе.

Тут он вынул из кармана книжку:

— А вот сказки, которые знают все шведские мальчики и девочки, только в пересказе для английских ребят.

Все Тинины страхи как рукой сняло! Она мигом сунула нос в книгу.

— Ой! — вскричала она, рассмотрев как следует подарок, — автор не поставил свое имя, а только инициалы, они ну точно как у вас: У.Р.Э. Это вы и есть им?

— Вы и есть он, — поправил ее мистер Эллин, стараясь уклониться от ответа с помощью короткого экскурса в английскую грамматику. Но тайное стало явным — смущение выдало его с головой. Я тотчас напустилась на него, от души возмущенная тем, что он посмел утаить от друзей и соседей, что он и есть тот самый У.Р.Э., чья история шведской литературы уже стала образцовой и чьи прозаические и стихотворные переводы шведских писателей покоряли читательские сердца своей силой и выразительностью. Примечательно, что никто из соседей не заподозрил в якобы праздном мистере Эллине знаменитого У.Р.Э., и я почувствовала гордость оттого, что давно угадала правду, но просто не дерзала задавать вопросы, чтобы не показаться нескромной.

Но мистер Эллин отнюдь не жаждал превратиться в литературную знаменитость и взял с нас с Тиной слово, что мы никому ничего не скажем. Постепенно он утратил свою обычную сдержанность и поведал кое-что еще. Его отец, трудившийся на дипломатическом поприще в России и Швеции, приложил немало стараний к улучшению наших отношений со Скандинавией. Учился мистер Эллин в Упсале и Оксфорде, потом служил в министерстве иностранных дел — занимался столь увлекательным предметом — заметил он иронически, — как подготовка торговых договоров между Швецией и Великобританией, производившей закупки шведского меха и древесины. В свободное же время, которого у него было предостаточно, он позволял себе дорогие сердцу литературные занятия, но неизменно соблюдал при этом анонимность в соответствии с правилами, которые ввели в министерстве в годы его молодости, и только недавно отменили.

Сказав все это, он, казалось, заколебался, продолжать ли дальше, но, в конце концов, бесхитростно признался, что около двух лет тому назад унаследовал от дяди с материнской стороны изрядное имение — Валинкур, расположенное в двадцати милях от Клинтон-Сент-Джеймс. Тут, подняв голову от сказок, в наш разговор вмешалась Тина:

— А я знаю это место. Но только по картинке. Вокруг еще такой большой парк. Это был самый красивый дом из всех.

— Каких всех? — спросили мы хором.

— В «Фуксии» была такая книжка. Вообще-то там не было хороших книжек, — заявила Тина с нескрываемым презрением, — но на столе в гостиной, рядом с комнатой мисс Уилкокс, лежала огромная толстенная книжища с рисунками старинных поместий. Читать было нечего, и я смотрела картинки и выдумывала всякие истории про людей, которые когда-то жили в этих дворцах. Валинкур был самый красивый.

— Весьма польщен, — улыбнулся мистер Эллин. Тина засмеялась и снова уткнулась в книгу. А он продолжал объяснять, почему не может поселиться в собственных владениях: по условиям завещания, вдова имеет право оставаться в имении до конца жизни; к тому же, там есть управляющий, которому было бы несправедливо указать на дверь. Но поскольку у него довольно собственных средств, он оставил должность в министерстве иностранных дел и поселился в Клинтон-Сент-Джеймс, чтобы быть поближе к Валинкуру и присматривать за хозяйством. (Впоследствии я узнала уже не от мистера Эллина, а от других, что жену его дяди, весьма неприятную пожилую особу, крайне возмутило завещание мужа, согласно которому имение перешло к племяннику, а не к ней.) Заметив, что он отчасти преодолел стеснительность, мешавшую ему говорить о себе, я призналась, как мне нравятся его переводы — «Odalbonden» Гейера[8] и «Liljor i Saron» Стагнелиуса[9] — прелестных «Лилий Сарона», и спросила, не подумывает ли он взяться за переводы романов Фредрики Бремер.[10]

  32  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×