73  

— Ах, не беспокойся. Мы можем попросить денег у Эммы, — сказала мама. — У нее их много, и она одолжит нам столько, сколько нужно.

Папа опять вспылил, даже сильнее, чем раньше.

— Попросить у Эммы? У моего злейшего врага! Мама сказала, что он преувеличивает и, как всегда, говорит вздор.

— Очень хорошо, мадам, — ответил он тоном, от которого я задрожала и чуть не опрокинула ширму. — Я долго щадил ваши чувства, но теперь знайте, что в ее власти отправить меня на виселицу!

Я понимаю, что папа имел в виду, когда сказал «на виселицу». Я читала «Семейство Фэрчайлд»[29] и «Народные рассказы» мисс Эджуорт.[30] Но я не знала, что папа сделал плохого, разве только это как-то связано со старой леди по имени мисс Крейшоу, с которой мы довольно часто виделись. Папа говорил быстро и очень тихо, я только смогла разобрать слова «Крейшоу» и «Эмма». Мама вскрикнула: «Нет! Нет! Не может быть! Какой ужас!» — и упала на пол. Папа позвонил в колокольчик и позвал экономку. Прибежала миссис Блейдс и с ней все слуги. Служанки плакали, кому-то стало дурно. Никто не заметил, как я прокралась к себе в комнату. В окно я увидела конюха, который куда-то помчался верхом. Он поехал за доктором, но тогда я этого не знала. Я боялась оставаться одна, надела другое платье и спустилась на кухню. Через некоторое время появился доктор Винсент, который позвал меня: «Тина, Тина, где ты?» Он был вежливый и добрый, как доктор Перси. Он сказал мне, что мама очень тяжело больна, и тут я поняла, что она умерла… Всю неделю я сидела в комнате у миссис Блейдс — она была нашей экономкой — или в помещении для слуг, или на кухне, когда мне позволяли туда приходить, я по-прежнему боялась оставаться одна. Слуги говорили между собой, не обращая на меня никакого внимания. Они были озабочены тем, как получить жалование и деньги, причитавшиеся им на траур. Из-за маминого мотовства, говорили они, у папы не осталось в Англии ни шиллинга, и сколько бы денег мисс Крейшоу он ни припрятал в Америке, их оттуда не получить. Я точно не знаю, что они имели в виду, говоря о деньгах мисс Крейшоу, и откуда им стало об этом известно. Но я знала то, чего не знали они. Эмма была смертельным врагом папы и, если бы захотела, могла отправить его на виселицу. Но я ничего им не сказала. Решила, что лучше этого не делать.

— Правильно решила, — согласился мистер Эллин.

— Потом случилось что-то очень странное. Папа сумел раздобыть где-то денег и заплатил слугам все, что, как они говорили, им причиталось. И они стали ходить с довольным видом и всеми силами пытались разузнать, откуда он взял деньги. Они даже подумали, что, может, их дала ему Эмма, потому что они с мамой были близкими подругами, и Эмма присутствовала на похоронах, мрачная, словно статуя скорби, а леди обычно так себя не ведут, говорили они. Но я не могла поверить в то, что Эмма одолжила или дала папе деньги, ведь она была его смертельным врагом, я решила, что, наверное, их дал ему кто-то другой. Миссис Блейдс пришла в ужас от того, что папа не купил мне траурного платья, но он сказал, что у меня и так достаточно новых нарядов. Всю эту неделю он почти со мной не говорил, но вечером, после похорон, пришел в классную комнату и спросил: «Мама вышила метки на твоей одежде?» Я удивилась, почему он об этом спрашивает, ведь это не мужское дело — заботиться о метках. Я ответила: «Нет, мама сказала, что займется этим во время путешествия».

Мой сундучок с игрушками стоял на полу открытый, потому что я хотела заменить кое-какие вещи, которые собиралась взять с собой в Америку. Папа попросил дать ему ножницы и вырезал мое имя из всех моих книжек. Я не видела, как он это делал, потому что он отослал меня с каким-то поручением к миссис Блейдс. Когда я вернулась, сундучок оказался заперт и папа сказал, чтобы я не открывала его до отъезда. Он не говорил, зачем ему понадобились ножницы, но я поняла, когда сундучок снова оказался у меня в день рождения.

На следующий день мы покинули «Рощу». Когда мы остались одни, папа сказал, что не возьмет меня с собой в Америку. Вместо этого я некоторое время побуду в школе, которую ему рекомендовали. Но так как у него есть злейший враг, который является и моим врагом, мне необходимо назваться другим именем и никому никогда не говорить о себе ни единого слова. Он заставил меня вновь и вновь повторять «Матильда Фицгиббон, Мэй-Парк, Мидлендс», пока не уверился, что я ничего не забуду. Я почувствовала, что все это добром не кончится, не знаю, почему. Папа сказал:

  73  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×