Рыбья кровь

– Знаешь, – сказал он тихо, – я скучаю по Америке.

– Вот странно-то! – откликнулась Ванда ровным, без всякого волнения голосом. – А мне нравится здесь, я до сих пор не знала Франции или знала ее очень плохо.

– Но то, что ты видишь, не Франция, – ответил Константин, – а оккупированная Франция. Это совсем разные вещи.

– Да неужели?! – заметила она, как будто без иронии, и сделала паузу, дав место молчанию, которое – он это ясно почувствовал – было вопросительным, если не строгим.

Чего она ждала от него? На какой ответ рассчитывала? Неужели она хоть на минуту понадеялась на то, что сегодня он способен объяснить свою грандиозную ошибку 1937 года лучше, чем любую другую глупость, совершенную двадцатью годами раньше? Могла ли думать, что он постарел, что он созрел, что у него теперь есть ответы на все ее вопросы? Ей ведь хорошо было известно, что только две женщины во всем мире могли отвечать за него, вместо него на любой вопрос, и эти женщины были сперва его мать, а потом она сама. И потому Ванде не о чем было спрашивать его, а ему не пристало ей отвечать, тем более что она вздумала разыгрывать недотрогу. Так неужели же он, Константин, станет говорить с ней «только в присутствии адвоката»? Нет, он подождет того момента, когда они окажутся вдвоем в постели. И лишь тогда, в темноте, меж теплых простынь, возле этой женщины и после любви, он сможет ей ответить на все. Так он думал, и это вовсе не было шантажом – просто закон жизни.

Рука Ванды легла на его волосы.

– Знаешь, в чем заключается благородство графа Моски у Стендаля? – спросила она внезапно, подняв к нему книгу, которую читала и перечитывала со дня своего приезда. – Любой пятидесятилетний мужчина, англичанин или американец, в его положении сказал бы себе: «Моя любовница предпочла этого юного ветрогона? Значит, она просто шлюха». А Моска думает: «А почему бы ей не предпочесть такого прекрасного юношу мне, старику?» Он предоставляет Сансеверине полную свободу и эстетический выбор, в котором мужчины до сих пор отказывают женщинам. Мужчины, видишь ли, верят женщинам, то есть они хотят видеть их, женщин, более зачарованными деньгами или властью, нежели мужской красотой, – в сущности, они-то и делают из женщин шлюх, поскольку стремятся купить, а потом сохранить их для себя с помощью денег. Но называют их шлюхами как раз тогда, когда женщины перестают вести себя как таковые, когда они расстаются с покоем и роскошью, чтобы последовать душевному порыву, когда деньгам они предпочитают юного красавца. А вот Моска ни минуты не верит, что его состояние стоит гладкого лица и свежих уст Фабрицио. Он справедливо полагает, что в глазах Сансеверины они обладают большей властью, но все равно чтит ее и ставит неизмеримо выше любого другого человека на земле. И знаешь, что я скажу тебе: из всех своих героев Стендаль любит только Моску. Фабрицио дель Донго раздражает его!

Константин изумленно воззрился на Ванду.

– С каких это пор ты размышляешь о Стендале? С каких пор ты вообще размышляешь?

– С самого рождения, – ответила Ванда, грациозно обмахиваясь книгой.

– Ну, если ты столько размышляешь, то зачем приехала сниматься сюда? – вырвалось у Константина. – Ведь Америка воюет с Германией. И у тебя будут неприятности, знаешь ли, когда Германия проиграет войну… когда мы проиграем войну, – благородно поправился он.

– А ты, значит, рассчитываешь проиграть ее? – расхохотавшись, спросила Ванда. – Ты думаешь, что Германия проиграет войну, несмотря на твое верное сотрудничество начиная с 1937 года? А кстати, можешь ты мне объяснить, какая муха тебя тогда укусила?

– Я сейчас говорю о тебе. Я волнуюсь за тебя, – сказал Константин.

Ванда спокойно взглянула на него:

– И напрасно! Какие еще неприятности? Этот мой промах прекрасно объяснят моей безумной страстью к тебе.

– Тогда как тебя интересует только Сансеверина, не правда ли? – подхватил Константин беззаботным, как ему казалось, тоном, который тем не менее заставил Ванду рассмеяться.

Она провела рукой по волосам Константина, пригладила ему усы и брови – весело и по-хозяйски, что ему очень не понравилось.

– Ты узнаешь, – сказала она, – скоро ты узнаешь мотивы моего приезда. В любом случае нельзя доверять ни первому, ни второму. В этом я готова тебе поклясться… А теперь иди снимать, милый, иди! Слышишь, тебя уже зовут. Наверное, твой юный Люсьен наконец выучился сидеть на лошади.

– Нет, – мрачно ответил Константин, – не выучился. Его будет дублировать Романо, ассистент по подбору натуры.