Рыбья кровь

И взгляд ее остановился на Романо.

– Ты, – указала она, – вот ты! Пошли со мной. Бросай свои веревки и иди за мной. Да-да, я знаю, на съемочной площадке не принято говорить о веревке, так что приглашаю всю группу на выпивку сразу после работы.

И Ванда, разъяренная, как фурия, повернулась и исчезла за дверью повозки. Романо оставил свои электрокабели, бросил на Константина смеющийся и одновременно полный покорности судьбе взгляд и, насвистывая, последовал за ней. Он не был ни удивлен, ни обеспокоен. Да и другие, откровенно говоря, ему скорее позавидовали, чем посочувствовали, особенно мужчины. Константин с улыбкой повернулся к оцепеневшему Попеску и похлопал его по плечу.

– Не паникуйте, старина. Через час, самое большее – через два у Ванды улучшится настроение. Да притом нам, кажется, уже пора обедать, разве нет? Так что прервемся-ка и за стол! А я пока проветрюсь, съезжу поглядеть на Вассье, – объявил он всем, – должно быть, красивое местечко.

– На машине туда не добраться, – предупредил его один из осветителей.

– Ну ладно, проеду часть дороги, а дальше пройду пешком, – сказал Константин, залезая в свой «Тальбот».

Глава 6

– Так ты умеешь играть в джин? – спросила Ванда, войдя в фургон.

Она закрыла ставни, и благодаря этому здесь было прохладно – сумрачно и прохладно.

– Я играю во все карточные игры, – ответил Романо, с улыбкой подняв на нее вопросительный, но спокойный взгляд.

– Мне нужно с тобой поговорить, – сказала Ванда, – подожди только, я сниму грим, парик и все эти тряпки.

Она прошла за ширму и быстро разделась там со стыдливостью, странной для актрисы и безупречно сложенной женщины. Романо успел разглядеть лишь краешек плеча и обнаженную грудь, да и то лишь потому, что хитроумно извернулся и вытянул шею. Ванда поймала этот взгляд в зеркале и нахмурилась было, но глаза Романо сияли таким неподдельным мальчишеским восхищением, что она невольно улыбнулась ему.

– Ты знаешь, что тоже хорош собой? И даже очень хорош. Я вчера сказала Константину и теперь повторю тебе: ты должен был бы потом поехать с нами в Лос-Анджелес и сделать там блестящую карьеру.

Она вышла из-за ширмы в легком бледно-голубом халате, который подчеркивал голубизну ее глаз, полулегла в свой любимый шезлонг, шлепнув ладонью по стоявшему рядом табурету; Романо послушно уселся.

– Ну, что ты об этом думаешь? – спросила она.

– Почему бы и нет, – ответил юноша, – почему бы и нет? Только бы выбраться отсюда…

– А ты не надеешься отсюда выбраться?

– Вам-то, думаю, это удастся, – сказал Романо, – вы, конечно… нет никаких оснований…

– Есть, – возразила Ванда, – основания есть.

И внезапно она устало сникла; теперь она действительно выглядела на все свои сорок лет.

– Есть основания, знаешь ли. Они ведь шныряют повсюду, и информация у них поставлена отлично. А Попеску – настоящий доносчик и, я уверена, докладывает им обо всем. Разве тебе это не известно?

Романо возмущенно привскочил с места.

– Попеску? Да Константин ни одной минуты не потерпел бы доносчика у себя в группе!

И тут же осекся.

– Ах, Константин, – улыбнулась Ванда, – да он не способен подозревать людей. А вот ты… ты уверен, что никто не подозревает тебя в связи с этим поездом?

– С поездом? С каким еще поездом? – медленно переспросил Романо, словно Ванда задала ему трудную арифметическую задачу.

Но Ванда раздраженно тряхнула головой.

– С тем самым поездом, который ты взорвал вчера ночью, – тихо пояснила она, бросив сперва настороженный взгляд на дверь, – и расписание которого узнал от фон Киршена за ужином у нашей дражайшей Бубу. Ах, как я жалею, – добавила она, – как я жалею, что вытянула из него эти сведения!

Романо пожал плечами.

– Есть о чем жалеть! Этот поезд был набит солдатами и оружием и шел на юг, чтобы помешать высадке союзников. Только не уверяйте меня, что вы нацистка, – я за вами наблюдаю со дня приезда.

– Ну разумеется, нет, – отрезала Ванда все так же раздраженно. – Я работаю на секретную службу Ее Величества, представь себе. И сюда я приехала с заданием, и мне вовсе ни к чему такой трам-тарарам – этот взрыв и расследование, которое он за собой повлечет. Вот почему я и жалею о том, что случилось, а все остальное тут абсолютно ни при чем. Но на тебя я, конечно, не сержусь.

Романо слегка присвистнул сквозь зубы, скорее удивленно, чем восхищенно; Ванда даже бровью не повела.