133  

    – Неужели?

    – О да! И тот, кто хочет иметь свой портрет, выстаивает к нему целую очередь.

    – Очень любопытно.

    – А возьми этого своего Сезанна, или как там его. Готова поспорить, что он за всю свою жизнь столько денег не заработал.

    – Это точно!

    – И ты называешь его гением?

    – Пожалуй.

    – Значит, и Ройден гений, - заключила она, откинувшись на диване. Деньги - лучшее тому доказательство.

    Какое-то время она молчала, потягивая бренди, и край бокала стучал о ее зубы, когда она подносила его ко рту трясущейся рукой. Она заметила, что я наблюдаю за ней, и, не поворачивая головы, скосила глаза и испытующе поглядела на меня.

    – Ну-ка скажи мне, о чем ты думаешь?

    Вот уж чего я терпеть не могу, так это когда меня спрашивают, о чем я думаю. В таких случаях я ощущаю прямо-таки физическую боль в груди и начинаю кашлять.

    – Ну же, Лайонель. Говори.

    Я покачал головой, не зная, что отвечать. Тогда она резко отвернулась и поставила бокал с бренди на небольшой столик, находившийся слева от нее; то, как она это сделала, заставило меня предположить - сам не знаю почему, - что она почувствовала себя оскорбленной и теперь готовилась предпринять какие-то действия. Наступило молчание. Я выжидал, ощущая неловкость, и, поскольку не знал, о чем еще говорить, стал делать вид, будто чрезвычайно увлечен курением сигары, - внимательно рассматривал пепел и нарочито медленно пускал дым к потолку. Она, однако, молчала. Что-то меня стало раздражать в этой особе - может, злобно-мечтательный вид, который она напустила на себя. Мне вдруг захотелось встать и уйти. Когда она снова посмотрела на меня, я увидел, что она хитро мне улыбается этими своими погребенными глазками, но вот рот - о, опять мне вспомнился лосось! - был совершенно неподвижен.

    – Лайонель, мне кажется, я должна открыть тебе один секрет.

    – Извини, Глэдис, но мне правда пора.

    – Не пугайся, Лайонель. Я не стану смущать тебя. Ты вдруг так испугался.

    – Я не очень-то смыслю в секретах.

    – Я вот сейчас о чем подумала, - продолжала она. - Ты так хорошо разбираешься в картинах, что это должно заинтересовать тебя.

    Она совсем не двигалась, лишь пальцы ее все время шевелились. Она без конца крутила ими, и они были похожи на клубок маленьких белых змей, извивающихся у нее на коленях.

    – Так ты не хочешь, чтобы я открыла тебе секрет, Лайонель?

    – Ты же знаешь, дело не в этом. Просто уже ужасно поздно...

    – Это, наверное, самый большой секрет в Лондоне. Женский секрет. Полагаю, в него посвящены, дай-ка подумать, в общей сложности тридцать или сорок женщин. И ни одного мужчины. Кроме него, разумеется, Джона Ройдена.

    Мне не очень-то хотелось, чтобы она продолжала, поэтому я промолчал.

    – Но сначала обещай мне, что ни единой живой душе ничего не расскажешь.

    – Да бог с тобой!

    – Так ты обещаешь, Лайонель?

    – Да, Глэдис, хорошо, обещаю.

    – Вот и отлично! Тогда слушай.

    Она взяла стакан с бренди и удобно устроилась в углу дивана.

    – Полагаю, тебе известно, что Джон Ройден рисует только женщин?

    – Этого я не знал.

    – И притом женщина всегда либо стоит, либо сидит, как я вон там, то есть он рисует ее с ног до головы. А теперь посмотри внимательно на картину, Лайонель. Видишь, как замечательно нарисовано платье?

    – Ну и что?

    – Пойди и посмотри поближе, прошу тебя.

    Я неохотно поднялся, подошел к портрету и внимательно на него посмотрел. К своему удивлению, я увидел, что краска на платье была наложена таким толстым слоем, что буквально выпячивалась. Это был прием по-своему довольно эффектный, но не слишком оригинальный и для художника несложный.

    – Видишь? - спросила она. - Краска на платье лежит толстым слоем, не правда ли?

    – Да.

    – Между тем за этим кое-что скрывается, Лайонель. Думаю, будет лучше, если я опишу тебе все, что случилось в самый первый раз, когда я пришла к нему на сеанс.

    "Ну и зануда, - подумал я. - Как бы мне улизнуть?"

    – Это было примерно год назад, и я помню, какое волнение я испытывала, оттого что мне предстоит побывать в студии великого художника. Я облачилась во все новое от Нормана Хартнелла52, специально напялила красную шляпку и отправилась к нему. Мистер Ройден встретил меня у дверей и, разумеется, покорил меня. У него бородка клинышком, глаза голубые и пронизывающий взгляд. На нем был черный бархатный пиджак. Студия огромная, с бархатными диванами красного цвета, обитыми бархатом стульями - он обожает бархат, - и с бархатными занавесками, и даже бархатным ковром на полу. Он усадил меня, предложил выпить и тотчас же приступил к делу. Рисует он не так, как другие художники. По его мнению, чтобы достичь совершенства при изображении женской фигуры, существует только один-единственный способ. Он высказал надежду, что меня не шокирует, когда я услышу, в чем этот способ состоит. "Не думаю, что меня это шокирует, мистер Ройден", - сказала я ему. "Я надеюсь", - отвечал он. У него просто великолепные белые зубы, и, когда он улыбается, они как бы светятся в бороде. "Дело, видите ли, вот в чем, продолжал он. - Посмотрите на любую картину, изображающую женщину - все равно, кто ее написал, - и вы увидите, что хотя платье и хорошо нарисовано, тем не менее возникает впечатление чего-то искусственного, некой ровности, будто платье накинуто на бревно. И знаете, почему так кажется?" - "Нет, мистер Ройден, не знаю". - "Потому что сами художники не знают, что под ним".

  133  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×