38  

    – Смотрите. Вон они.

    Они воспользовались просветом между холмами, и теперь масса тонких черных силуэтов приближалась к аэродрому.

    Все бросились к окопам для укрытия, и я помню, как Киль подхватил Катину и побежал вместе с ней за нами, и еще я помню, как она всю дорогу вырывалась, точно тигренок.

    Едва мы оказались в окопах и Киль отпустил ее, как она выскочила и побежала по полю. Опустившись так низко, что можно было разглядеть носы летчиков под очками, "мессершмитты" открыли огонь из пулеметов. Вокруг вскипали облачка пыли, и я увидел, как запылал один из наших "харрикейнов". Я смотрел на Катину, стоявшую прямо посреди поля. Расставив ноги, она твердо стояла на земле к нам спиной и смотрела вверх на немцев, проносившихся мимо нее. В жизни я не видел такого маленького человечка, такого сердитого и грозного. Казалось, она кричит на них, но шум стоял такой, что слышен был только гул двигателей и стрельба авиационных пулеметов.

    А потом все кончилось. Все кончилось так же внезапно, как и началось, и тут Киль сказал, пока другие молчали:

    – Никогда бы так себя не повел, никогда. Даже если бы с ума сошел.

    В тот же вечер Шеф подсчитал, сколько нас осталось в эскадрилье, и добавил имя Катины к списку личного состава, а начальнику материально-технического обеспечения было приказано выдать ей палатку. Таким образом 11 апреля 1941 года она вошла в списочный состав нашей эскадрильи.

    Спустя два дня она знала имена или клички всех летчиков, а Киль уже выучил ее говорить "Удачно слетал?" и "Отличная работа".

    Но время было очень напряженное, и, когда я пытаюсь восстановить события час за часом, в голове у меня образуется туман. Главным образом, помнится, мы сопровождали "бленхаймы" в Валону, или же атаковали с бреющего полета итальянские грузовики на албанской границе, или получали сигнал бедствия от нортумберлендского полка, в котором говорилось, что их бомбит едва ли не половина самолетов, имеющихся в Европе, и у них там творится черт знает что.

    Ничего этого я не помню. Толком вообще ничего не помню, если не считать Катины. Помню, как она была с нами все это время, как была всюду и, куда бы ни пришла, ей всегда были рады. Еще помню, как Бык зашел как-то вечером в столовую после одиночного патрулирования. Бык был огромным человеком с широкими, слегка сутулыми плечами, а грудь его напоминала дубовую столешницу. До войны он много чем занимался, в основном тем, на что человек может пойти, лишь заранее уверившись, что нет разницы между жизнью и смертью. Он вел себя тихо и незаметно и в комнату или в палатку всегда заходил с таким видом, будто делает что-то не так и вообще-то он вовсе и не собирался заходить. Темнело. Мы сидели за столом и играли в шафлборд, и тут вошел Бык. Мы знали, что он только что приземлился.

    Он огляделся с несколько извиняющимся видом, а потом сказал:

    – Привет.

    После чего подошел к стойке и потянулся за бутылкой пива.

    – Бык, ты ничего не видел? - спросил кто-то.

    – Видел, - ответил Бык, продолжая возиться с бутылкой пива.

    Наверное, мы все были увлечены игрой в шафлборд, потому что в последующие минут пять никто не произнес ни слова. А потом Питер спросил:

    – И что же ты видел, Бык?

    Бык стоял, облокотившись о стойку. Он то потягивал пиво, то дул в пустую бутылку, отчего та гудела.

    – Так что ты видел?

    Бык поставил бутылку и посмотрел на него.

    – Пять "эс семьдесят девятых", - сказал он.

    Помню, я слышал, как он это произнес, но помню и то, что игра шла интересная и Киль должен был выиграть еще одну партию. Мы все наблюдали за тем, как он ее проигрывает.

    – Киль, по-моему, ты проиграешь, - сказал Питер.

    А Киль ему на это ответил:

    – Да иди ты к черту.

    Мы закончили игру. Я поднял глаза и увидел, что Бык по-прежнему стоит прислонившись к стойке и заставляет гудеть бутылку.

    – Звук такой, будто "Мавритания"21 заходит в нью-йоркскую гавань, - сказал он и снова загудел своей бутылкой.

    – А что сталось с "эс семьдесят девятыми"? - спросил я.

    Он отставил бутылку в сторону.

    – Я их сбил.

    Все это услышали. В ту минуту одиннадцать летчиков, находившихся в палатке, оторвались от того, чем занимались, одиннадцать голов повернулись в сторону Быка и все уставились на него. Он сделал еще один глоток пива и тихо произнес:

  38  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×