Наследница ведьм

Конечно, все собрались в семейном особняке на Марди-Гра не ради дани традиции, а исключительно от отчаяния. Они пытались сохранить оптимизм и бодрость духа, которые, казалось, уже невозможно было обрести после того кошмара. Но какую дурную услугу они оказали Майклу! Неужели всем было наплевать на то, что он чувствовал? Нетрудно представить, каково человеку, которого бросила жена, попасть в окружение толпы ее родственников, тем более если они ведут себя так, будто ничего не произошло. Впрочем, это было весьма характерно для семейства Мэйфейр. Неискренние рассуждения, дурные манеры, извращенная мораль — все это представлялось как возвышенные идеалы, достойные всеобщего почитания, и становилось стержнем любого семейного торжества.

«Я родилась не человеком, а членом семейства Мэйфейр, — размышляла Гиффорд. — И замуж я вышла за Мэйфейра, и родила Мэйфейров, и, уж конечно, умру тоже как истинная Мэйфейр. Все придут на мои поминки и будут лить слезы, как это принято у Мэйфейров. Чего же тогда стоит моя жизнь?» В последнее время подобные мысли часто посещали Гиффорд, но исчезновение Роуан отодвинуло их на второй план. Сколько еще ей удастся протянуть? И почему она в свое время не отговорила Роуан и Майкла от женитьбы? Почему хотя бы не убедила их уехать из этого дома и даже из Нового Орлеана?

Особую проблему представлял Мэйфейровский медицинский центр — огромный исследовательский комплекс, который создавался по инициативе и при активном участии Роуан. К его созданию с большим энтузиазмом отнеслись сотни членов их огромного семейства — и особенно старший и любимый сын Гиффорд, Пирс, который теперь страшно сокрушался по поводу того, что медицинский центр, наряду со всем, что имело отношение к Роуан, попал в неизвестно чьи руки. Дочь Шелби тоже пребывала в глубоком расстройстве, несмотря на то что еще училась в юридическом колледже и была довольно далека от этих дел. Даже Лилия, младшая и наиболее отдалившаяся от семьи дочь Гиффорд, которая находилась сейчас в Оксфорде, писала домой, что необходимо любой ценой продолжить создание медицинского центра.

Вспомнив об этом, Гиффорд почувствовала, что ее охватило волнение. Нарисовав себе всю картину целиком, она не на шутку испугалась и пришла к выводу, что необходимо приступить к более активным действиям. Искать, раскрывать, разоблачать!

К тому же ее беспокоила судьба Майкла. Кто знает, что ждет его впереди? Правда, врачи утверждали, что он поправится. Но как сообщить ему, насколько плохо обстоят дела на самом деле? Такие вести могут вызвать у него очередной сердечный приступ. И не исключено, что на этот раз он окажется смертельным.

Итак, наследство Мэйфейров разрушило еще одну невинную душу, с горечью подумала Гиффорд. Не удивительно, что им приходится заключать браки между близкими родственниками. По крайней мере, это позволяет не втягивать в пучину несчастий ни в чем не повинных людей. Чтобы заключить союз с кем-либо из Мэйфейров, нужно быть Мэйфейром самому. Потому что их руки по локоть в крови.

Мысли о том, что Роуан в опасности, что ее заставили бежать в ту рождественскую ночь, что с ней что-то случилось, была слишком невыносимой для Гиффорд. Тем не менее, она совершенно не сомневалось, что все обстояло именно так. И что с Роуан случилось нечто очень плохое. Это ощущение испытывали все. А главное — так считала Мона, племянница Гриффорд. А если Мона что-то чувствовала, на это стоило обратить внимание. Девочка не отличалась особой впечатлительностью и никогда не хвасталась тем, что видела призраков на Сент-Чарльз-авеню. Так вот на прошлой неделе Мона заявила, что не следует рассчитывать на возвращение Роуан и, если кто-то заинтересован в создании медицинского центра, следует продолжать это дело без нее.

«Подумать только, — тогда улыбнулась про себя Гиффорд, — достойнейшая из достойных фирма „Мэйфейр и Мэйфейр“, которая представляет интересы всех Мэйфейров, прислушивается к словам тринадцатилетнего подростка». Как ни странно, но это было истинной правдой.

Больше всего Гиффорд сожалела о том, что в свое время не свела Мону с Роуан. Может быть, Мона сумела бы почувствовать неладное и заблаговременно предупредить об этом остальных. Гиффорд вообще сожалела о многом. Временами ей казалось, что вся ее жизнь состояла из одних только охов и раскаяний. За фасадом ее внешнего благополучия: прекрасный, словно сошедший с картинки дом в Метэри, замечательные дети, красавец муж, ее собственная привлекательность южной аристократки — не было ничего, кроме сожаления, как будто ее жизнь была построена на фундаменте огромной подземной тюрьмы.