Исчисление ангелов

– Неблагодарный! Я выбрал тебя, когда ты был совсем ребенком, я нашептывал тебе в самое ухо…

– Да, я помню. И если бы взрослые вовремя не заметили, что я слушаю тебя, то я бы вырос твоим послушным слугой – колдуном, проклятой тварью.

– Но ты был бы куда сильнее, чем сейчас.

– Нет, я бы уже давно был мертв, мой народ убил бы меня и проявил бы тем самым мудрость. Мой народ давно понял, как опасна та «помощь», которую ты нам предлагаешь. И я устал говорить на эту тему. Каждый раз, когда я тебя вызываю, ты заводишь этот разговор.

– Ты можешь держать меня в своей власти, но у меня осталось право говорить то, что я хочу.

– И ты всегда говоришь не то, что нужно. И потому я прошу тебя, прекрати.

Куанакаша мрачно наблюдал за тем, как Красные Мокасины из окружающей их призрачной материи сотворил нож. Сделал им надрез на своей груди и протянул нож карлику.

Тот сердито поджал губы, наклонился и вонзил нож в разрез на груди индейца.

И его пронзила боль, но не телесная, эту он мог бы стерпеть. Это была душевная мука, которую испытывает человек, когда умирает его мать, рушится домашний очаг. Боль была сродни погружению в смерть.

– А теперь оставь меня, – сказал он Куанакаше.

Не сказав ни слова, карлик удалился.

Крупные слезы текли по щекам Красных Мокасин. Он окунулся в черный мрак, продираясь сквозь него, наконец проник внутрь разреза и извлек оттуда субстанцию своей Тени. Она была мягкая, как губка, и пластичная, как глина, и он принялся лепить из нее новую форму. Края разреза на его груди медленно сомкнулись, а его душа, не вынося пустоты, набухла и растянулась, чтобы восполнить потерю. Скоро он вновь станет цельным, но вместе с тем дух его уменьшится.

После некоторых раздумий он сотворил дитя в виде сокола. Он огляделся вокруг, ища в призрачном мире образ железной решетки. Дерево обладает слишком сложным запахом, чтобы отличать его, а у металла запах простой. Он пробудил сокола на запах железа, стараясь не замечать странного ощущения раздвоенности, которое возникало у него всякий раз, когда он творил дитя. Дитя попробовало железо, запомнило его и снова погрузилось в сон.

Над головой клубились черные тучи, Красные Мокасины понял, что силы его на исходе. Если он уснет в призрачном мире, им воспользуется любой дух, оказавшийся рядом. Он начал возвращаться, стараясь делать это как можно тише, чтобы его не заметили и не поймали.

Вновь появился Куанакаша, а поскольку площадь начала темнеть и расплываться, он теперь был похож на темное существо с крыльями, наделенное бесчисленным множеством глаз.

– Просыпаются великие, – промурлыкал он с презрением и в то же время ликуя. – Грядут новые времена. И ты, мой друг, увидишь, как все может меняться, и тогда ты пожалеешь, что не принял предложения на моих условиях.

– Отправляйся спать, – приказал ему Красные Мокасины, и мириады глаз Куанакаши потухли.

Его собственные ресницы долго дрожали, прежде чем смогли приподняться, и взгляд его столкнулся с устремленными на него глазами Нейрна, донесся громкий храп Тага, и Красные Мокасины снова закрыл глаза и погрузился в сон.

Несколькими часами позже он проснулся от горячечного шепота, почувствовал себя разбитым, и его слегка трясло как в лихорадке. Сотворенный им сокол все еще находился в спячке, травмированный ужасом рождения. Может статься, что его смерть опередит пробуждение, все теперь зависело от планов дикарей и от того, что они намеревались с ними сделать.

Шепот исходил от тени, которая склонялась над их ямой, стоя на коленях.

– У меня больше нет веры, преподобный отец. Как я могу верить?

– Загляни в свое сердце, и ты найдешь там веру, ты убедишься, что Бог не умер, он жив, – ответил Мэтер.

– Когда-то я был пуританином, – призналась тень. – И я верил тогда. Но вот теперь… если Бог действительно жив, почему же он так жестоко обращается с нашим миром?

– Сын мой, наш мир – мир греха, и Господь ненавидит наши грехи, но Он позволяет нам грешить. И он так же позволяет нам воздерживаться от грехов.

– Я хочу уверовать, преподобный отец. Но после всего того, что я видел и пережил… и я видел наших древних богов, преподобный отец.

– Ты видел не богов, а демонов и призраков, – ответил Мэтер. – Ты смотрел в тот момент на мир глазами страха, глазами безбожника.

– Страха? Преподобный отец, это был не просто страх. Я видел, как отсюда на сорок лье вокруг с лица земли были стерты леса и города. Тут не осталось ни одной живой души. Они что же, все были грешниками? Да неужели же такое возможно? Среди руин я видел горы трупов. Я видел живых, у которых пузырилась кожа, глаза и барабанные перепонки лопались. Боже Всевышний, неужели все они, отец преподобный, были грешниками? Мне легче думать, что Бог умер, нежели сотворил такую жестокость с людьми.