Талтос

На миг он ощутил себя заброшенным и чудовищно беззащитным. Но они обещали позвонить ему и, разумеется, сдержат свое обещание. Возможно, они звонили уже сейчас. В таком случае не останется записи на аппарате в башне, связующей тех, кто приходил, и тех, с которыми должны уйти он и эта женщина.

Внезапно он ощутил необыкновенную усталость. Где здесь может быть кровать? Он хотел задать этот вопрос Тессе, но не стал спрашивать и просто стоял, глядя на ее работу, слушая, как она тихо напевает. Когда наконец Тесса взглянула на него, она все так же улыбалась.

– Ох, я знала, что это случится, – сказала она. – Я знала это всякий раз, когда глядела на него. Я никогда не знала этого наверняка с существами вашего вида. Раньше или позже вы становитесь все слабее и меньше и умираете. Прошли целые годы, прежде чем я осознала, что ни один из вас не избегнет такой участи. А Стюарт, бедняга, он был настолько слаб, что я знала: смерть может прийти к нему в любое время.

Юрий не сказал ничего. Он почувствовал сильное отвращение к ней, настолько мощное, что должен был напрячь все свои силы, чтобы скрыть его, чтобы она не почувствовала никакого охлаждения, никакой обиды. Словно в тумане он вспоминал Мону, благоухающую, теплую и постоянно удивляющую окружающих своей энергией, пламенной любовью к жизни. Интересно, а какими видит людей Талтос? Грубыми? Дикими? Животными, возможно обладающими непостоянным и опасным очарованием? Такими, как львы и тигры?

Мона. Мысленно он ухватил прядь ее волос. Увидел, как она повернулась, чтобы посмотреть на него: зеленые глаза, смеющиеся губы, слова, сыплющиеся быстро и совершенно очаровательно с американской простотой и обаянием.

Он никогда не чувствовал с такой уверенностью, что не увидит ее снова.

Он знал, что это значит для нее, что семья поглотит ее, что человек с таким же характером, как у нее, внутри ее собственного клана неизбежно станет ее возлюбленным.

– Давайте не будем подниматься наверх, – сказала Тесса доверительным шепотом. – Пусть Стюарт останется мертвым в одиночестве. Это правильно – вы так не считаете? После того как они умирают, не думаю, что для них имеет значение, что с ними делают.

Юрий медленно кивнул и оглянулся на таинственный свет за стеклом.

Глава 20

Она стояла в темной кухне, испытывая восхитительное чувство сытости. Все молоко было выпито до последней капли, съедены и сметана, и творог, и даже масло. Вот что называют «подмела подчистую». О! Забыла еще кое-что: засунуть в рот ложку с тонкими ломтиками желтого плавленого сыра, полного всякой химии и краски. Ух, наконец-то прожевала все.

– Ты знаешь, дорогая, если окажется, что ты идиотка… – сказала она.

«Такой возможности даже не предвидится. Мама, я – твоя, и я – от Майкла. И совершенно определенно, я – это все, кто говорили с тобой с самого начала, и еще я – Мэри-Джейн».

Она расхохоталась, совсем одна, да еще в темной кухне, прислонившись к холодильнику. А как насчет мороженого? Черт побери, она чуть не забыла!

– Хорошо, дорогая, я возьму, сколько поместится в руках, – сказала она. – Ты не смогла бы вытащить больше. И, полагаю, ты не пропустишь ни мельчайшей крошки…

О, ванильное! Пинты! Целые пинты!

– Мона Мэйфейр!

«Кто там меня зовет? Эухения? Не хочу говорить с ней. Не желаю, чтобы она беспокоила меня или Мэри-Джейн».

Мэри-Джейн все еще была в библиотеке, с бумагами, которые она вытаскивала из стола Майкла, – или это был стол Роуан, теперь, когда Роуан снова вернулась к активной жизни? Не важно. Это все были медицинские и юридические документы, а также бумаги, относящиеся к событиям, которые произошли всего три недели назад. Мэри-Джейн, которая успела лишь поверхностно ознакомиться с несколькими файлами и историями, казалась совершенно ненасытной. История семьи стала для нее столь же привлекательной, как гора мороженого, если можно использовать такое сравнение.

– Теперь вопрос состоит в том, будем ли мы делить это мороженое с Мэри-Джейн по-родственному или хватать, кому больше достанется?

Хватать его…

Пришло время сказать Мэри-Джейн! Время настало. Когда она проходила мимо двери всего за несколько минут перед последним набегом на кухню, Мэри-Джейн продолжала бубнить какие-то слова о тех мертвых врачах – Господи, упокой их души! – о докторе Ларкине и еще одном, из Калифорнии, и о химических результатах аутопсии умерших женщин. Ключевым моментом в этой работе была необходимость запомнить, как положить эти документы назад, чтобы не вызвать подозрений ни у Роуан, ни у Майкла. В конце концов, все это делается не случайно, а с определенной целью, и Мэри-Джейн была соучастницей, от которой Мона полностью зависела!