Талтос

«Пещера. Подняться и войти. Повернуться спиной к барабанам… Какое отношение они имеют к тебе? Если бы им было известно, что ты здесь, стали бы они играть старинную песню, чтобы заманить тебя внутрь? И помнят ли они до сих пор те песни?»

Он оттолкнулся от скалы, пошел дальше и, обойдя вокруг валуна, ощупал его холодную поверхность обеими руками. В двадцати футах впереди, возможно чуть подальше, находился вход в пещеру, заросший кустарником, скрывавшим отверстие от других скалолазов. Но он знал о беспорядочном нагромождении камней над входом и стал обходить его сверху. Ветер свистел между сосен. Он отталкивал от себя густые заросли, мелкие ветки царапали руки и лицо. Это его не трогало. Наконец он вступил в полную тьму. И свалился, тяжело дыша, возле стены. Снова закрыл глаза.

Из глубины не доносилось никаких звуков. Лишь ветер пел, как и прежде, милостиво заглушая отдаленный бой барабанов, если они и в самом деле все еще производили этот ужасный шум.

– Я здесь, – прошептал он.

И тишина отступила от него – быть может, куда-нибудь в глубину пещеры. Но никакого ответа не было. Осмелится ли он произнести ее имя?

Он сделал робкий шаг, потом другой. Он продолжал двигаться, держась обеими руками за близко расположенные стены, касаясь волосами потолка над головой, пока наконец проход не расширился и эхо от собственных шагов не сообщило ему, что потолок поднялся над ним на новую высоту. Он ничего не мог разглядеть. На мгновение его охватил страх. Быть может, он шел с закрытыми глазами, доверяясь ушам и рукам, которые вели его все вперед и вперед? А теперь, когда он открыл глаза, пытаясь увидеть хоть что-нибудь, везде царила абсолютная тьма. Он едва не упал от страха. Глубокое интуитивное ощущение подсказывало ему, что он здесь не один. Но он не желал бежать, отказывался пробираться во тьме, словно перепуганная птица, неуклюжая, униженная, возможно даже поранившаяся в этой спешке.

Он двигался быстро, не видя ни одного проблеска во тьме. Его тихое дыхание было единственным звуком, нарушавшим тишину.

– Я здесь, – прошептал он, – я снова здесь. – Слова уплывали от него в небытие. – Ох, пожалуйста, еще раз, ради милосердия…

Молчание было ему ответом.

Даже в этом холоде его прошиб пот. Он ощущал влагу на спине, под рубашкой, вокруг талии, под кожаным ремнем, державшим его шерстяные брюки. Он чувствовал влагу как нечто грязное и жирное на лбу.

– Почему я пришел? – спросил он приглушенным голосом, а затем заговорил громче: – В надежде, что вы снова протянете мне руку, как поступали прежде, утешите меня! – Чрезмерная высокопарность собственных слов потрясла его самого.

Его влекло в эти места не нежное предвидение, а воспоминания о долине, которые никогда не покидали его. Борьба, дым… Он услышал крики! И ее голос, исходящий из ревущего пламени:

– …Проклят, Эшлер!

Ярость и жар проникли в его душу, как только эти слова долетели до ушей. На мгновение он почувствовал прежний ужас, и его вновь охватило сознание вины.

– …Пусть мир вокруг тебя рухнет, прежде чем кончатся твои мучения.

И опять тишина.

Он должен вернуться назад, ему теперь необходимо найти кратчайший путь. Он может упасть, если останется здесь, не способный видеть, не способный ни на что другое, кроме как вспоминать былое. В панике он повернулся и ринулся вперед, пока не ощутил под пальцами грубый камень холодных стен узкого прохода.

Когда наконец он увидел звезды, из груди его вырвался столь глубокий вздох, что на глаза едва не навернулись слезы. Он спокойно стоял, держа руку у сердца, а бой барабанов усиливался, возможно, потому, что ветер опять стих и уже не относил звуки в сторону. Появился какой-то ритм, быстрый и игривый, а затем снова медленный – это было похоже на барабанный бой, сопровождающий экзекуцию.

– Нет, прочь от меня! – прошептал он.

Ему следовало немедленно бежать прочь, подальше от этого места. Каким-то образом его известность и состояние должны были помочь ему при побеге. Он не мог позволить себе оказаться беспомощным на этой высокой скале, перед лицом ужасающего барабанного грохота и завывания дудок, исполняющих теперь несомненно угрожающую мелодию. Как мог он быть настолько глупым, чтобы прийти сюда? И эта пещера – словно живая, дышащая ему в спину.

«Помогите мне!» Где сейчас те, кто подчиняется каждой его команде? Он проявил непростительное безрассудство, когда отослал их и отправился сюда в одиночестве. Душевная боль была так остра, что из груди его невольно вырвался тихий звук, словно плач младенца.