В ожидании варваров

Стоило нам один день попить соленый чай, и все мы, кроме девушки, начинаем страдать поносами. Меня этот недуг скрутил сильнее всех. Мне очень унизительны частые остановки, когда, прячась за лошадью, я расстегиваюсь и застегиваюсь негнущимися от холода пальцами, а другие должны ждать. Стараюсь пить как можно меньше и довожу себя до того, что мне мерещатся мучительные видения: полная до краев бочка возле колодца и брызжущая, льющаяся из черпака вода; чистый, белый снег. Мои случайные выезды на охоту, нечастые любовные приключения и прочие, предпринимаемые лишь время от времени испытания мужественности скрывали от меня правду: тело мое стало дряблым и слабым. После долгих переходов у меня ломит кости, к вечеру так устаю, что теряю аппетит. Пока есть силы переставлять ноги, плетусь пешком, затем вскарабкиваюсь в седло и машу рукой кому-нибудь из мужчин, чтобы шел вперед и вместо меня отыскивал тропу. Ветер не утихает ни на миг. Его вой несется к нам по льду озера, он дует из ниоткуда в никуда, заволакивает небо тучей рыжей пыли. От пыли здесь не спрячешься: она пропитывает одежду, коркой оседает на коже, просачивается в кладь. Языки у нас обложены, мы часто сплевываем, на зубах хрустит. Сама среда нашего обитания состоит теперь не столько из воздуха, сколько из пыли. Мы плывем сквозь пыль, как рыба плывет сквозь воду.

Девушка ни на что не жалуется. Ест она хорошо, совершенно здорова, по ночам сворачивается в клубочек и крепко спит, отодвинувшись от меня, хотя холод такой, что я готов спать в обнимку даже с собакой. Весь день она едет в полном молчании. Однажды, подняв глаза, вижу, что она спит в седле, и лицо у нее умиротворенное, как у ребенка.

На третий день кромка болота начинает загибаться в обратную сторону, на север, и мы понимаем, что обогнули озеро. Разбиваем лагерь рано и, пока не стемнело, собираем на растопку все, что можем найти, а лошади тем временем в последний раз пасутся на скудной болотной траве. Затем, на рассвете четвертого дня, пускаемся в путь по древнему дну озера, простирающемуся за болотами еще на сорок миль.

Более унылого ландшафта мы не видели. Ничто не растет на этом белом от соли, высохшем дне, поверхность которого кое-где вспучена зазубренными кочками шестиугольных кристаллов шириной примерно в фут. Есть тут и свои опасности: пересекая необычно гладкий участок дна, лошадь, шедшая первой, внезапно проваливается сквозь корку соли и по грудь увязает в зловонной зеленой жиже; человек, который вел лошадь, на миг ошеломленно замирает, словно повиснув в воздухе, потом тоже с шумом падает в грязь. Мы прилагаем все силы, чтобы вытащить их; из-под копыт судорожно бьющейся лошади брызжут осколки соли, дыра расширяется, мерзкая вонь ползет во все стороны. Озеро не осталось позади, догадываемся мы: оно лежит у нас под ногами, в одних местах спрятанное под покровом толщиной в десятки футов, а в других — отделенное от нас лишь тонкими, ломкими пластинами соли. Сколько же лет прошло с тех пор, как солнце в последний раз озарило эти мертвые воды? Мы выбираем место понадежнее и разводим костер, чтобы обогреть дрожащего от холода беднягу и высушить его одежду. Он качает головой:

— Вот, все твердят: «Бойся зеленых прогалин», но чтоб такое — даже никогда и не видел, — говорит он.

Он — наш проводник, единственный среди нас, кто бывал к востоку от озера. После этого происшествия мы подгоняем лошадей упорнее прежнего, стремясь поскорее уйти с мертвого озера, боясь сгинуть в таящейся под землей, холодной, как лед, насыщенной минеральными солями, лишенной кислорода жидкости. Пригнув головы, мы скачем против ветра, за спиной у нас полощутся вздувшиеся плащи; мы направляем лошадей туда, где торчат игольчатые соляные кочки, и намеренно сторонимся ровных мест. Сквозь реку пыли, торжественно катящую по небу свои воды, просвечивает оранжевый апельсин солнца, но тепла от него никакого. Когда опускается темнота, вбиваем колья палаток в расщелины твердой, как камень, соли; разводим костер, сжигая дрова с безрассудной расточительностью, и, подобно морякам, молим бога дать нам скорее увидеть землю.

На пятый день дно озера остается позади и мы едем по гладким напластованиям кристаллической соли, которые вскоре уступают место песку и камню. Воскресают духом даже лошади, хотя во время последнего перехода им досталось лишь несколько горстей льняного семени да ведро горькой воды. Силы у них заметно убыли.