В ожидании варваров

Но они слушают меня вполуха: голодные, изнуренные, более чем с избытком выполнившие свой долг, доставив этого жандарма из логова варваров целым и невредимым, они о чем-то шепчутся, потом начинают снова запрягать в карету двух обессиленных лошадей.

Я гляжу на смутно белеющее в темноте пятно, именуемое полковником Джоллом. Мой плащ хлопает на ветру, я дрожу — не только от холода, но и от еле сдерживаемого гнева. Меня терзает желание разбить стекло, сунуть руку в дыру и, чувствуя, как ее зазубренные края цепляются за кожу и раздирают плоть этого человека, вытащить его из кареты, швырнуть на землю и топтать до тех пор, пока он не превратится в месиво.

Дернувшись, словно мои кровожадные мысли обдали его брызгами, он неохотно поворачивается. Потом боком передвигается по сиденью ближе к окну и смотрит на меня сквозь стекло. Лицо у него какое-то голое, вылинявшее: то ли виноват лунный свет, то ли причина в усталости. Я гляжу на его высокие бледные залысины. Воспоминания о мягкой материнской груди, о том, как рвалась из рук бечевка первого запущенного им бумажного змея, соседствуют в сотах этого черепа с воспоминаниями об извращенных жестокостях, за которые я его ненавижу.

Он смотрит на меня в окно, его взгляд рыщет по моему лицу. Неужели и он теперь обязан подавить в себе желание протянуть руку, схватить меня за шиворот и вонзить мне в глаза осколки стекла?

Я знаю, что сказать ему в назиданье, я давно продумал эти слова. Произношу их очень отчетливо и наблюдаю, как он читает по моим губам.

— Притаившегося в нас зверя мы должны натравливать только на самих себя, — говорю я и в подтверждение киваю головой. Киваю несколько раз, чтобы смысл дошел до него полностью. — Но не на других. — Повторяю, показывая пальцем сначала на себя, потом на него. Он следит за моим ртом, его узкие губы шевелятся: возможно, он повторяет за мной, а может быть, просто передразнивает меня, не знаю. Еще один камень, увесистей прежних, похоже, кирпич, раскатисто грохочет по крыше кареты. Джолл вздрагивает, лошади шарахаются.

Кто-то мчится бегом через площадь.

— Поехали! — кричит он на ходу. Отталкивает меня и локтем стучит в дверь кареты. Руки у него заняты, он прижимает к груди с десяток лепешек. — Надо ехать! — снова кричит он. Джолл отодвигает задвижку, солдат вываливает хлеб в карету. Дверь с шумом захлопывается. — Скорее! — Карета тяжело трогается с места, скрипят рессоры.

Хватаю солдата за плечо:

— Постой! Никуда тебя не пущу, пока не расскажешь, что случилось?

— Сами, что ли, не видите? — кричит он, отбиваясь кулаками.

Руки у меня до сих пор не окрепли: чтобы он не ускользнул, притягиваю его к себе вплотную.

— Объяснишь, тогда отпущу, — задыхаясь, обещаю я.

Карета тем временем ползет к воротам. Два конных солдата уже проехали под аркой; другие, у которых нет лошадей, со всех ног бегут следом. Из темноты в карету летят камни, со стен сыплются крики и проклятья.

— Что я должен объяснить? — тщетно пытаясь вырваться, спрашивает солдат.

— Где все остальные?

— Ушли. Разбрелись. Кто куда. Я не знаю, где они. Мы боялись, что и сами заблудимся. Идти всем вместе было невозможно. — Видя, что его товарищи исчезают в темноте, он вырывается упорнее. — Отпустите! — Он всхлипывает. Сил у него, как у ребенка.

— Сейчас отпущу. Как же случилось, что варвары вас одолели?

— Мы замерзали в горах! Мы дохли с голоду в пустыне! Хоть бы кто предупредил, как все будет! Они с нами не воевали — просто завели в пустыню, а сами исчезли!

— Кто «они»?

— Ну, они… варвары! Они заманивали нас все глубже и глубже, мы никак не могли их догнать. Они ловили тех, кто отставал, по ночам срезали привязь и разгоняли наших лошадей, а на открытый бой не вышли ни разу!

— Так, значит, вы не выдержали и повернули домой!

— Да!

— Думаешь, я поверю?

Солдат глядит на меня со злым отчаянием.

— Зачем я буду врать? — кричит он. — Мне бы только не отстать от своих, а больше ничего не надо! — Ему удается вырваться. Прикрывая голову руками, он опрометью выбегает за ворота и растворяется в темноте.

На площадке, отведенной под третий колодец, работа остановилась. Часть землекопов разошлась по домам, остальные стоят и ждут указаний.

— В чем дело? — спрашиваю я.

Они показывают на кучу свежей земли: сверху лежат кости — кости ребенка.

— Наверно, здесь была могила, — говорю я. — Хотя странно, что выбрали такое место. — Мы стоим на пустыре, в проходе между тыльной частью казармы и южной стеной города. Кости — старые, в них впиталась рыжая охра глины. — Ну и что вы решили? Если хотите, можем копать не здесь, а подальше.