Где-то во времени

* * *

Меня разбудил какой-то звук. Открыв глаза, я уставился на стену. Я понятия не имел, где нахожусь. Прошло десять или пятнадцать секунд, и, почувствовав неожиданный приступ страха, я повернул голову.

Странно, я и не предполагал, что вид Робинсона может меня успокоить. Однако успокоил, потому что я сразу понял, что не вернулся назад. Несмотря на потерю сознания, мой организм остался на прежнем месте. А это могло лишь означать, что я начинаю пускать корни.

Я уставился на Робинсона, озадаченный тем, что он стоит ко мне спиной, а лицом, казалось, к пустой стене.

Он держал что-то перед собой. Я не видел, что это, но, судя по хрустящим звукам, какую-то бумагу.

Наконец он пошевелился и начал поворачиваться. Я закрыл глаза, не отважившись вновь иметь с ним дело. Через некоторое время сквозь полуопущенные ресницы я увидел, что Робинсон вновь от меня отвернулся. Я взглянул на то место, где он стоял, и различил дверцу стенного сейфа.

Я снова посмотрел на Робинсона. Он сидел у окна в плетеном кресле и снимал ботинки. В левом углу его рта прилепился потухший окурок сигары. Он уже успел снять сюртук, жилет и галстук. На рукавах его полосатой рубашки я заметил эластичные обручи, держатели которых, похоже, были сделаны из серебра. Металлические части черных подтяжек тоже были похожи на серебряные.

Кресло заскрипело, когда он сбросил второй ботинок – похожий скорее на сапог до щиколотки, – вздохнул и положил ступни в черных носках на табурет. Протянув руку к письменному столу рядом с креслом, он взял изукрашенный серебряный перочинный нож. Открыв его, он принялся чистить ногти кончиком лезвия. В комнате стояла такая тишина, что слышен был слабый скрежет. Я заметил на безымянном пальце правой руки импресарио перстень из черного оникса с рельефной золотой эмблемой.

Мне хотелось осмотреть комнату, но веки опять налились тяжестью. Даже в присутствии Робинсона я ощущал тепло и уют. В конце концов, он лишь делает то, что считает для Элизы наилучшим.

Я стал думать о ее словах, сказанных мне, когда мы стояли за гостиницей, – что она меня ждала. Как это возможно? Ответ казался нереальным, если только человек не верит в экстрасенсорное восприятие. Неужели дело в этом? Я был ошеломлен и в то же время глубоко благодарен. То, что она меня ждала, все меняло, каким бы ни было объяснение. Она еще не могла принять меня в том смысле, как я этого хотел, но, по крайней мере, начало было положено.

Сознание снова от меня ускользало. На этот раз у меня не было мрачных предчувствий. Я был уверен, что, очнувшись, по-прежнему останусь в 1896 году. Уплывая в темноту, я сосредоточился на этой загадке. Неужели все было предопределено? То, что я увидел ее фотографию, влюбился в нее, решил добраться до нее и наконец этого достиг? Могло ли это предопределение сработать только в случае, если было бы уравновешено ее осведомленностью о моем появлении?

Я был в таком состоянии, что вряд ли разрешил бы эту проблему. Она постепенно ускользала от меня, как и сознание в целом.

20 НОЯБРЯ 1896 ГОДА

Я знаю, что сны могут быть отражением ощущений, ибо мне снился водопад, а проснувшись, я услышал за окном шум ливня.

Повернувшись, я посмотрел в окно и увидел пелену воды, низвергающейся с карниза, и услышал глухие удары капель по крыше.

С этими звуками в громкости соревновался храп Робинсона. Я посмотрел на другую кровать. Импресарио заснул одетый, с включенным светом, раскинувшись на спине, как жертва убийства, с широко разверстым ртом, из которого доносился громкий отрывистый храп, напоминающий судорожный рык леопарда. Сигара, которую он держал во рту, лежала теперь на подушке около его головы. Слава богу, когда он заснул, она потухла. Зловещей иронией было бы перенестись в 1896 год для того только, чтобы погибнуть на пожаре.

Я осторожно приподнялся на постели, чтобы не разбудить его. Эта предосторожность была излишней. Робинсон принадлежал к тому типу людей, которые не просыпаются даже во время урагана. Я смотрел на него, припоминая то, как грубо он со мной обошелся. Из-за того, что я о нем прочитал, враждебности я не испытывал. Иногда божественное предвидение может пригодиться.

Вдруг на меня нахлынуло всепоглощающее желание быть с Элизой. Я стал думать, как бы она отреагировала, постучи я в этот час в ее дверь. Конечно же, я понимал, что это невозможно. Такого не допускали нравы того времени – не говоря уже о том, что если бы Робинсон узнал о чем-либо подобном, то попытался бы избить меня до полусмерти.